Стрекоза второго шанса - Емец Дмитрий

В одном из чердачных окон, которое держала на прицеле Рина, что-то мелькнуло. Момент для выстрела она упустила – слишком быстро все произошло. По чердаку скользнула тень. Это был человек, двигавшийся так быстро, что глаз не замечал его движений, а только контуры. Долбушин вскинул арбалет, но фигура уже сместилась, остановившись между ним и Риной. Глава форта осознал, что если выпустит болт, то застрелит Рину.

Он взмахнул зонтом, но фигура легко уклонилась. Она была до неуловимости быстрой.

– Не надо! Я безоружен! – умоляюще произнес кто-то и, включив фонарь, направил его луч на свое лицо. Щуплый, бледный парень со смешным носом-редиской. Рина вспомнила, что видела его фотографию в альбоме шныров, куда входили все, выбывшие и невыбывшие. В руках он держал обычную трехлитровую банку, наполненную чем-то мутно-белым, гораздо светлее молока.

– Я Денис! Я стараюсь всем помогать! Я вам не враг! Меня заставили! Они обещали: это не причинит вреда!

– Что? – не поняла Рина.

Денис посмотрел на банку в своих руках, и Рина вдруг поняла, что банка падает. Прежде чем она коснулась пола, Денис рванулся и исчез. Долбушин вскинул арбалет, но стрелять было уже не в кого.

Рина рванулась к банке, но не успела. Банка хлопнулась на пол так, как падают полные трехлитровые банки. Донышком она плотно села на пол. Дно провалилось и треснуло, верхняя же часть осталась стоять. Из банки выползла похожая на змею спираль молочного дыма и стала слепо шарить по углам. Двигался дым вполне осознанно, как живой.

– Не касайся его! – крикнул Долбушин.

– Что это?

– Дым ненависти! Раздувает мелкие трещины и обиды! Едва он нас коснется, мы набросимся друг на друга, как звери. Будем рвать зубами и выкалывать глаза. Не подпускай к нему Гавра!

Молочный дым медлительными петлями ложился по углам. Казалось, на чердак вползает бесконечный удав и, чтобы поместиться, свивается в спираль. Самое невероятное, что дым не терял формы и не рассеивался. Гавр припал к полу. Внутри у него что-то клокотало. Рина боялась окликнуть гиелу, чтобы, начав метаться, Гавр случайно не задел дым лапой или крылом.

– Ты видишь, что мы в тупике! Отдай мне закладку. Мы все изменим! – зашептал Долбушин.

– Зачем?

– Мы все изменим! Просто поверь мне! Я не сольюсь с закладкой, как в прошлый раз!

– И что вы… и что ты с ней сделаешь? – спросила Рина.

Благодарный за это доверчивое «ты», Долбушин схватил дочь за запястье. Арбалет мешал ему, он его отбросил. Он не говорил, шептал. Говорить громче было опасно из-за арбалетчика на крыше. Они слышали скользящие, осторожные шаги. Берсерк боялся сорваться.

– Я отдам ее твоей матери!

– А она была для нее? Для мамы!

Долбушин почувствовал, что ложь разом перечеркнет едва возникшее доверие.

– Нет!

– А для кого?

– Для умирающей старухи. Зачем? Что она такого важного увидит? Паутину на потолке? Склянки с лекарствами? Нелепая блажь Кавалерии! – Глава форта уже не говорил, а кричал шепотом. Горячее дыхание обжигало Рине ухо.

Рина смутно вспомнила, что слышала уже о какой-то старухе.

– Не Кавалерия решает. А зачем маме закладка? Разве она?..

– Была слепой! Она даже свет не зажигала, потому что зачем слепым электричество? Как-то ночью я заглянул в твою комнату, ты спишь, а она кончиками пальцев гладит твое лицо, точно хочет его представить! И мое лицо тоже… бывало…

Рина разжала ладонь, на которой блестело стрекозиное крыло. Так же сильно сверкала и закладка в руке у Долбушина. Казалось, обе части ощущают присутствие друг друга и достаточно прикосновения, чтобы закладка соединилась.

– Все изменится! Твоя мать будет видеть! Я не стану главой форта, даже обычным ведьмарем – зачем я буду нужен Гаю и Белдо без дара познавать сущность людей? Еще один сбежавший шныр – эка невидаль! Меня оставят в покое.

– А я?

– Ты все равно родишься. Мы будем жить втроем! А может, вчетвером или впятером – ведь у мамы могут быть еще дети. Простая история простой жизни. И никакого зонта, никакого ШНыра, никаких фортов, пегов, гиел!

– Никаких?

– Никаких! Но ты не будешь ощущать пустоты, потому что я ничего не расскажу твоей маме о своем прошлом и о ШНыре.

– И мне не расскажешь?

– И… тебе. Ну если, конечно, за тобой не прилетит пчела, но это уже совсем другая история.