Владетель Ниффльхейма - Демина Карина

Она не специально! Не специально! А мама ругалась и превратилась в маму-я-же-тебе-говорила. Юленьке было грустно. Она бы принесла серьги, если бы помнила, где именно потеряла. А выходит, что здесь. Вот же они, лежат на дне, окрашивает воду перламутром… нужно лишь наклониться… сначала толкнуть, потом наклониться…

Нефрит темнеет, наливается золотом… превращается в глаза. Самые красивые глаза, которые Юленька когда-либо видела.

Ей хочется подойти ближе… еще ближе… заглянуть… прикоснуться. Ведь золота много. Яркого-яркого, как ничто иное в этом унылом мире.

– Юлька!

Ей кричат?

– Не слушай их, – говорит существо. – Не слушай.

– Не буду.

– Хочешь, я сыграю?

Ах, какое у него лицо! Юленька готова любоваться им вечность.

– Я сыграю? – вновь спрашивает он и, склонив голову, робко улыбается.

– Сыграй.

– Покрышкина!

– Джек, сделай же…

Скрипка тоже соткана из золота, но темного, почти черного. Струны на ней – волосы. Пальцы – смычок. Они нежно касаются натянутых нитей, и хрустальный звон заставляет Юленькино сердце замереть.

Звук за звуком. Как будто звезды сталкиваются друг с другом. Сыплют осколки прямо Юленьки на руки. Прямо на руки. Подставляй же! Лови!

И ближе… ближе… к воде.

Звезды тонут. Надо подобрать их. Помочь.

– Я играю для тебя, – говорит Златоглазый. – Я играю для тебя. Ты слышишь?

– Я слышу. Ты кто?

– Грим. Подойди поближе.

Юленька идет. Ей безумно страшно, потому что в глубине этих раскосых глаз опасно поблескивают осколки нефрита.

– Ближе… ближе… – Грим отступает и волосы – какие удивительные, длинные у него волосы – расплываются по воде сетью. Стоит прикоснуться, и Юленька запутается.

– Стой!

Разве может она стоять? Музыка зовет ее.

– Отпусти! Грим, ты слышишь?!

– Разве я держу? – спросил Он, и море превратилось в один огромный кусок нефрита, пронизанный золотыми нитями его волос. – Разве я держу ее?

Нет. Юленька сама. Ей так хочется. Вода обнимает ее и ползет по ногам. Она опутывает руки, прижимая к телу, и опрокидывает. Тянет по жесткому дну, и Юленька задыхается, захлебывается горечью. Но ей ни капельки не жаль: здесь, в воде, музыка еще более прекрасна.

И она позволяла дышать.

Алекс видел, как Крышкина – ну дура же! Дура! – шла к воде. Медленно, словно бы нехотя, но шла. И на крик не отзывалась. И Джек не отозвался, хотя он-то топиться не лез. Он просто брел себе вдоль кромки воды, а Крышкина так же упрямо брела в саму воду.

– Вниз! – скомандовала Снот и первой бросилась по склону. Она съезжала, растопырив лапы и дико визжа, не то от злости, не то от возмущения.

Только спустившись Алекс увидел

это

. Оно возвышалось над водой и было не столько огромным, сколько странным. Сплетенное из золотистых нитей, которые прорастали сквозь толщу моря, оно казалось металлическим, но вместе с тем – живым. Кожа сияла, как сияли и длинные волосы, накрывавшие существо подобно плащу. Видны были лишь длинные руки с острыми локтями; в левой лежала скрипка, пальцы же правой, смыкаясь друг с другом, образовывали длинный смычок.

– Отпусти девочку! – зашипела кошка.

Существо задумчиво возило смычком по скрипке, но Алекс не слышал ни звука.

– Отпусти! Грим, ты слышишь?!

Веки его дрогнули, и на Алекса уставились два глаза, белесо-мертвых, будто из камня сделанных. Узкие губы раскрылись, выпуская черную ленту-язык.

– Разве я держу?

Грим склонил голову к плечу и провел по скрипке. Только теперь Алекс услышал далекий, слабый звук. Гвоздь царапал стекло. Настойчиво. Мерзко.

А Крышкина вдруг споткнулась и в омут ушла. С головой. Алекс хотел за ней броситься, но Снот рявкнула:

– Стой.

– Иди, – улыбнулся Грим. – Ты с-смелый… иди… с-са ней… ко мне.

Золотые волосы – сеть. Наступи, и опутают, утянут следом за Юлькой. Но стоять и ждать Алекс не мог. Не правильно это было: ничего не делать!

– Верни девчонку, Грим. Не нарывайся.

– С-саконная добыча. С-сама. Пришла.

Существо уронило скрипку, и та расплылась нефтяным пятном. Пальцы вновь стали пальцами, разве что слишком длинными и ровными, бессуставчатыми.

– Грим… Грррим… не заставляй меня п-р-р-ринимать мер-р-ры! – хвост Снот нервно дергался, касаясь то левого, то правого бока. Уши кошки прижались к голове, а шерсть на загривке поднялась. – Или ты думаешь, что мы здесь пр-р-росто так? Пр-р-рогуливаемся?