Пентакль - Дяченко Марина и Сергей

Вновь друга на друга поглядели. И бросились вперед – туда, где тени к бывшему учителю подступали.

– Назад! Назад! Дети, назад!

Сергей Ксенофонтович много лет так не кричал. Не повышал в классе голос ученик великого Ушинского, питомцев своих уважая. А вот сейчас – довелось.

– Не надо, дети! Не надо!..

Знали, что не надо. Но только не остановились.

Успели! Перед тенью первой, что уже к учителю подбиралась, плечом к плечу стали.

– Прочь, сволочь красная! – вздернул кулаки по правилам английского бокса поручик.

– Порешу, контра! – замахнулась боец Бондаренко ржавым револьвером, который положили друзья в ее фанерный гроб.

– Уходите, Сергей Ксенофонтович, уходите! Мы прикроем!..

И – ударило. Дальним орудийным громом, подзабытой скороговоркой пулемета «максим». Ударило, затянуло густым туманом предсмертной боли. Последней, такой памятной…

Сжал побелевшие пальцы поручик Разумовский, прямо в конскую морду пулеметным стволом целя. От ленты огрызок остался, окружена со всех сторон тачанка, бородатые морды рядом. «Сдавайся, беляк!» – орут.

– Смело мы в бой пойдем! – оскалился в чужие личины поручик. – За Русь Святую! И за нее прольем…

Не песня вышла, просто хрип. Но сумел все же – разом, одной очередью положил коня и всадника. И обрадоваться успел напоследок. Взлетела к самому небу чужая сабля, хлынула темная кровь из перерубленного горла.

Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…

Убит отделенный, и взводный убит. Бьют в упор тачанки махновские. Попал в засаду непобедимый отряд товарища Химерного.

– За мной! – кричит боец Оксана Бондаренко. – Порубаем гадов! Смело мы в бой пойдем за власть Советов!..

Тачанка – что крепость. Огрызается пулеметным свинцом, не подойдешь, не подъедешь. Но все-таки прорвалась боец Бондаренко на своем сером в яблоках красавце-коне, махнула шашкой, голову лихую махновскую в кровавую кашу дробя. И еще успела удивиться, отчего шашка не в руке, отчего окровавленная трава так близко.

Смело мы в бой пойдем за власть Советов…

– Сколько раз можно умирать, Андрюша?

– Сколько раз можно умирать, Ксения?

Догорал пасхальный вечер, уходил прочь со старого погоста. Пусто стало, разбрелся народ мертвый под свои кресты да звезды. Постояли красный боец и белый офицер над опустевшим вечным домом Сергея Ксенофонтовича, бывшего народного учителя…

– Как в детстве, Ксения. Обидят – жаловаться хочется, хоть кому-нибудь. Только я уже тогда знал: нельзя жаловаться.

– Нельзя, Андрюша.

Сгущалась вечерняя тьма, призывая ночь. Отпуск кончался. Жаловаться было некому.

– Почитай стихи, Андрюша! Ты, наверно, много стихов знаешь.

– Знал. Забылось все… Вот помню – про войну.

Вздохнула Оксана, совсем другое услыхать надеявшаяся. Но и сейчас возражать не стала. Про войну так про войну.

– Эти стихи друг мой написал – штабс-капитан Вершинин. В батальоне нашем – Первом Офицерском – его стихи все любили.

Помолчал поручик, отступил зачем-то на шаг.

• У красных тысячи штыков,
• три сотни нас.
• Но мы пройдем меж их полков
• в последний раз.
• И кровь под шашкой горяча,
• и свята месть…
• А кто отплатит палачам —
• Бог весть.

• Бессильная, в последний раз,
• пехота, встань!
• Пускай растопчет мертвых нас
• та пьянь и рвань.
• Кто жив еще, вставай сейчас,
• пока мы есть…
• А кто родится после нас —
• Бог весть.

• Сломав века своей судьбой,
• уйдем в века.
• Всех тех, кто вспомнит этот бой,
• возьмет чека.
• Зато мы были – соль земли,
• Отчизны честь…
• Нас поименно вспомнят ли?
• Бог весть!

• Но нам плевать, что нам лежать
• в грязи, в крови,
• лишь только ты, Россия-мать,
• лишь ты живи!
• Хоть мертвым нам, но дай ответ,
• не в ложь, не в лесть:
• жива ты нынче или нет?
• Бог весть…

Послушала стихи про войну красный боец Оксана Бондаренко, тоже на шаг отступила.

– Вот о чем ты сказать хотел, Андрей Владимирович? Тогда ответ выслушай: спасли мы Россию, и народ трудовой спасли – от таких, как ты! И жива она будет – без таких, как ты. И мириться нам с тобой не на чем!

– Не на чем, – кивнул поручик Дроздовского полка, ближе подходя. – Можно я тебя поцелую, Ксения?

– Нет, Андрюша! – вздохнула красный боец Бондаренко. – Не будешь ты, беляк, меня целовать. Я тебя сама поцелую…