Фурии Кальдерона - Батчер Джим

— Не знаю, что еще можно сделать, — призналась она. — Я перепробовала все возможное, чтобы остановить надвигающуюся беду. И всего оказалось мало, а ведь Гай положился на меня. Он доверил мне судьбу операции…

— Порой, — заметил Бернард, — самое умное — это ничего не делать. Иногда приходится просто ждать, пока события не начнут разворачиваться, — и лишь потом действовать. Наберись терпения.

Она тряхнула головой.

— Но некогда же, — возразила она. — Нам нужно вытащить сюда хоть кого-то. Ты должен заставить их выслушать меня или…

Бернард положил свои ручищи ей на плечи, легонько обнял и прислонил ее плечами к тяжелой деревянной двери. Потом навалился на нее и, пригнув голову, прижался своими губами к ее; Поцелуй вышел недолгим, но страстным.

Амара открыла глаза. Рот его оказался мягким, горячим, и она вдруг разозлилась. Он что, принимает ее за бездумную болтушку, за неопытную школьницу, которую можно сбить с толку поцелуем?

Но… но его тепло, его близость утешали, успокаивали. И мягкая сила его рук, его тела ободряла и пугала одновременно. И запах его — запах кожи, и свежего ветра, и чего-то еще… такого… непонятно чего, но наверняка мужского — ей вдруг захотелось сорвать с себя одежду и голышом купаться в этом запахе.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но вдруг поняла, что ладони ее на его мускулистой груди, словно оценивая силу, жар, а ее губы сами собой ищут его губы. Он издал негромкий, голодный звук, прижимаясь к ней еще сильнее, и сердце ее забилось быстрее. Она злилась на него. Ну конечно же. Ей нужно заниматься делом. И как бы замечательно от него ни пахло, как бы тело ее ни откликалось на его…

Раздраженно зарычав, она оборвала поцелуй. Он чуть отодвинулся от нее, снова заглянув ей в глаза.

— И что, по-твоему, ты делаешь? — спросила она, хотя и не так громко и возмущенно, как ей хотелось бы.

— По-моему, меня заперли в крошечную коморку с красивой женщиной, — невозмутимо отозвался Бернард. — И я ее целую.

— Мне некогда целоваться, — заявила Амара, но взгляд ее против воли скользнул к его рту, а губы ощущали себя так, будто их обманули.

— Но ты сама хочешь целовать меня, — возразил Бернард.

— Нет, — сказала Амара. — То есть да, но теперь не время.

— Не время? И куда ты сейчас пойдешь?

Он снова наклонил голову и осторожно поцеловал ее в шею. Его язык пощекотал ее кожу, и тело ее словно пронзило молнией, наполнив неведомым доселе желанием. Она ощутила, как против воли прижимается к нему.

Схватив его за волосы, она снова привлекла его губы к своим губам и жадно припала к ним. Забыв про все, она прижималась к нему, а руки ее скользили по его груди, рукам, плечам. Потом оттолкнулась спиной от двери и, продолжая прижиматься к нему всем телом, двинулась через камеру, пока он не споткнулся о лежанку и не опустился на нее.

Так и не отрываясь от его губ, она уселась ему на колени. Руки его — большие, сильные — сжали ее талию, и страсть вспыхнула в ней с новой силой. Ей вдруг захотелось ощущать эти руки на своих бедрах, на спине, на горле — везде.

— Это всего лишь поцелуй, — прошептала она почти невнятно, ибо ее губам не хотелось отрываться от его губ ради такой мелочи, как слова. — Только и всего… Всего поцелуй…

Она перестала сопротивляться своей страсти, целуя его в подбородок, в шею, в ключицу, чуть прикусывая его кожу.

— Только и всего, — согласился он, но в голосе его слышалось страстное рычание.

Руки его сжали ее талию, потом скользнули ниже, на бедра.

На мгновение Амара оторвалась от его губ, вглядываясь в его лицо, пытаясь собраться с мыслями. Однако это оказалось нелегко — гораздо проще было бы сорвать одежду с себя, с него, коснуться своей кожей его кожи. Ей хотелось ощущать на себе его вес, ощущать его силу в себе, сопротивляться ему и сдаться в этой борьбе. В ней горел жаркий огонь примитивной, животной страсти, противостоять которой было почти невозможно. Издав негромкое, страстное рычание, она принялась возиться с пряжкой его пояса.

— Погоди, — пробормотал Бернард. — Ох… о вороны. Брутус, идиот ты этакий.

Он вдруг повернулся под ней, поднял ее на руки и бесцеремонно посадил на лежанку.

Бернард отошел от нее на пару шагов и поднял руку, останавливая ее. Потом нахмурился, сосредоточиваясь.

— Нет. Уймись, Брутус.

И Амара, опомнившись, вдруг обнаружила, что сидит на лежанке, замерзшая, голодная, что тело ее болит от давешних испытаний и от начинавшей отпускать ее страсти, что одежда ее измялась еще сильнее, волосы растрепаны, а губы распухли от поцелуев.