Путь меча - Олди Генри Лайон

…М-да… Дзю, как всегда, не мучаясь никакими этическими соображениями, отыскал единственный наиболее убедительный довод. Я бы так не смог.

А он смог. И — угадал. Потому что по возвращении Чыда Хан-Сегри стала весьма покладистой, а ко мне обращалась не иначе, как «Высший Дан Гьен», и при этом заискивающе шелестела выцветшей кистью, болтавшейся под ее перекладиной.

Вот тут и дошел черед до моей шальной мысли.

— Духи, — озабоченно сообщил Чэн-Я, озираясь по сторонам. — Ох, и много же! И все — злые. Так и вьются.

— Где? — заволновался Куш-тэнгри.

— Везде. Давай, камлай… я правильно говорю? Гони их отсюда!

— Сейчас?

— А когда еще?! Заедят ведь!

— Ладно, — согласился шаман. — Прогоню. Вот за посохом схожу, шапку надену — и прогоню…

— Некогда! Бери Чыду и гоняй!

— Кого бери?

— Чыду! Ну, копье это… сам же говорил, что она на посох похожа!

— Она?

Нет, раньше Мне-Чэну шаман нравился больше…

— Она, она… Делай, что говорят!

Он и сделал.

Замер на месте, сверкнул черными глазищами, дважды топнул — и Я-Чэн еле успел увернуться от наконечника Хан-Сегри, пронесшегося у самого Чэнова носа.

— Здорово! — восхитился Обломок.

А Чэн-Я, затаив дыхание, смотрел, как щуплый шаман — какое там! — как огромный, могучий, величественный и страшный шаман гоняет целые сонмы злых духов, крича на них, угрожая им, избивая их посохом — и Чыде остается лишь следить, чтоб забывшийся Куш-тэнгри случайно не полоснул себя по ноге отточенным лезвием наконечника.

Мне даже стало жалко бедных злых духов. Иногда шаман не успевал прочно приземляться после очередного прыжка, некоторые его движения не вполне подходили для Хан-Сегри, о Мастерстве Контроля и вовсе говорить не приходилось — чего не было, того не было — но все равно передо мной была богатая руда, из которой не так уж сложно будет выплавить клинок умения для Неправильного Шамана.

Поначалу мы с Чэном и сами управимся, а потом надо будет к Чань-бо обратиться — посохи по его части. Интересно, шулмусские шаманы и вправду не представляли посох пусть не Блистающим, но хотя бы оружием — или Куш-тэнгри чего-то не договаривает?

— …Все, — выдохнул слегка запыхавшийся шаман, останавливаясь. — Обряд окончен.

— Ну и отлично, — ответил я. — Чыда, ты что скажешь?

— Обманщик ты! — резко заявила Чыда.

— Я?!

— Нет, что вы, Высший Дан Гьен! Этот ваш… врун он! Говорил: Придаток сырой, его учить надо… А этого Придатка не учить — его переучивать надо!

Чыда Хан-Сегри подумала и добавила:

— Ну, и учить, конечно, тоже придется. Что ж, будем учить… все лучше, чем в воде гнить.

Тут я был с ней полностью согласен.

3

Весь следующий день мы потратили на обучение шамана. Ясное дело, что ни за день, ни за неделю, ни даже за год сделать из шамана Придатка, способного на равных Беседовать с любым из кабирцев — это было невозможно, и мы на такое даже и не замахивались. А вот своим братьям-шулмусам Куш-тэнгри не уступит уже через месяц… если не раньше.

Есть у нас месяц?

Не знаю, не знаю… скорее всего, нет.

Когда солнце начало клониться к закату, я переговорил с Чэном и Обломком, и мы оставили двужильного шамана и истосковавшуюся по вольной жизни Чыду на попечение вовремя подвернувшихся Чань-бо и Матушки Ци. А сами подумали-подумали — и ушли за пределы лагеря.

К холмам.

Погулять перед ужином.

Не знаю уж, о чем думали Чэн и Дзю — а я думал о разном. О том, что теперь меня можно называть Детским Учителем — если только шамана можно назвать ребенком (впрочем, в науке общения с Блистающими Куш-тэнгри — действительно ребенок, разве что на редкость умный и трудолюбивый); о несчастной Чыде Хан-Сегри, которую надо будет попозже расспросить о ее житье-бытье в негостеприимной Шулме и новой для нас дороге из Кабира сюда — с юго-запада, через горы Сафед-Кух; о том, что я представляю себе яростный огонь Масуда в виде всепожирающего пламени, а шулмусы, небось, представляют себе спокойную воду Мунира в виде священного водоема — затхлой гробницы для неудавшегося оружия…

А потом мы добрались до рощицы кривоствольных деревьев с колючими шапками вечнозеленой листвы, и я перестал думать о разном, потому что услыхал веселый звон Волчьей Метлы.

И спустя мгновение увидел саму Метлу, возбужденно вертевшуюся в руках у раскрасневшейся Чин, а чуть поодаль стоял светловолосый юноша-батинит (Чэн так и не удосужился узнать, как того зовут) — Придаток короткого меча, который звал себя Такшакой. Сам Такшака, род которого был мне неизвестен, лихо чертил в воздухе кресты и дуги, находясь у…