Draco Veritas - Клэр Кассандра

— Это всё сонное зелье, — нежно коснулась его плеча Гермиона, пытаясь осторожно уложить его обратно на кровать. — Все эти странные сновидения из-за него…

— Наверное… — он лег. — Где Гарри?

— Он придет, — успокоила она, не успев больше ничего ни сказать, ни спросить — он уже спал. Она села рядом, положила на него руку и начала ждать Гарри. Это ожидание оказалось куда продолжительнее, чем она думала.

* * *

Заклинания и кочерга сделали свое дело: огонь в камине пылал во всю мочь, однако Джинни все равно не могла согреться. Она сидела и рассматривала свои руки: с синими и красными следами от ногтей, черными подтеками от чернил дневника. Она не помнила, как расшвыривала клочья страниц, или как, спотыкаясь, выбегала из комнаты Рона… Все, что она осознавала, происходило уже, словно, вечность спустя: она стояла в ванной комнате, пытаясь стереть пятна чернил с рук. не помогало ничего — ни мыло, ни заклинания. Они не отмывались.

В, конце концов, она залезла в душ. Он не смыл с нее чернила, однако, она, хотя бы, почувствовала себя лучше — её перестало трясти и колотить. Натянув ночную рубашку и завернувшись в мантию, она отправилась в гостиную дожидаться Гермионы. Она хотела рассказать ей обо всем, что произошло — уж та бы точно подсказала, что теперь нужно делать. А впрочем, какая разница — просто Джинни поняла, что не выживет, если сию же секунду не расскажет обо всем хоть кому-нибудь.

Шло время, а Гермиона не возвращалась в гриффиндорскую башню, и у Джинни уже начали мелькать мысли, не отправиться ли ей самой в лазарет, хотя мысль, что ей придется увидеться с Драко, почему-то пугала ее. И еще — она так замерзла, так устала… она снова задрожала и обняла себя руками.

Я должна была понять, что не стоит бороться с тобой, Том. Ты всегда побеждаешь.

Она услышала его тихий голос в шепотке ветра за окном, в потрескивании огня — уничтожив дневник, она не уничтожила Тома внутри себя, в своем разуме — он теперь никогда не покинет ее…

«Ты ко мне…»

Негромкий звук шагов заставил ее с надеждой поднять голову, но это была не Гермиона. Прикусив губу, Джинни откинулась обратно на диван. Она сейчас никого не хотела видеть.

— Симус… Я думала, ты собирался уехать домой сегодня вечером…

Он ничего не ответил, он стоял у лестницы, ведущей в спальни мальчиков, и не сводил с нее глаз. Руки были засунуты в карманы. на нем не было его обычного темного плаща — только рубашка. Порванная на плече. у нее мелькнула мысль, не подрался ли он с Драко.

— Что-то произошло с Драко? у тебя рубашка разорвана.

Он не ответил. Но улыбнулся. Она никогда не видела на его губах такой улыбки: резкой, словно острие ножа, так странно сочетавшейся с его ангельским лицом и светлыми волосами.

Нервно передернувшись, она потуже обмоталась мантией.

— Симус, ты меня пугаешь. Что-то не так?

Определенно — он не слышал ее. Улыбаясь, он сошел с лестницы. в гостиной царил полумрак, она плохо различала его лицо — глаза казались черно-синими, цвета анютиных глазок — они были такими темными, что радужка почти сливалась со зрачком, делая эти глаза похожими на глаза слепца.

— Джинни, — наконец произнес он, и она снова вздрогнула: этот голос, такой тихий, такой знакомый, с этим ирландским акцентом… — сейчас он показался ей совершенно чужим. — Здорово, что мы снова увиделись?

Так юноша метался ночью

В своей кровати, сна не зная,

Молил послать ему забвенье,

Покой и дрему призывая.

Судьба уже давно решила —

Наутро он уйдет в дорогу —

Уйдет один, чтоб снова встретить

В пути опасность и тревогу.

Ты в сердце загляни — увидишь

От лжи прогнившие ответы,

Как ловкий фокусник и шулер

Готово нашептать советы.

Оно уймет твою тревогу,

Легко обманет — как ребёнка,

Покажет шляпу, убеждая,

Что не найдётся в ней зайчонка.

И затвердеет сердце камнем,

И к юноше покой вернется,

А птица сытая негромко

В саду у дома отзовется.

Уйдет в свой путь он без поклажи,

С открытым сердцем, безоружным,

Между покоем выбирая

И риском — никому не нужным

Во мгле теряется дорога,

Враждебность снов его пугает,

Рычанье грозное несется,

И крови хищники алкают.

Что ж, пусть он, гордый, честный смелый,

В миг слабости — да устыдится

И поглотит его долина,

Где яркостью в пепел обратится.

W. H. Auden.

Как странно было снова почувствовать себя живым, снова испытать все признаки физического существования — глаза, рот, руки-ноги, стучащеё сердце, что гнало кровь по венам… Воздух в комнате был донельзя наэлектризован, даже, казалось, пахло электричеством. Так после пожара остается запах дыма.

Когда он попытался подняться в первый раз, среди бумажных клочков, закрывших пол, ноги подогнулись под ним. Ему удалось подняться со второго раза. Он подошел к зеркалу и взглянул на себя.

Том с удовлетворением оглядел своё тело. Он не ожидал, что ему удастся завладеть им, однако оно само так и плыло ему в руки — и он тут же воспользовался шансом. Теперь он ни капельки не жалел: тело было отличное — изящное, крепкое. Оно прослужит ему столько, сколько нужно.

Он с любопытством оглядел комнату. Дневник был уничтожен, но теперь это его не волновало: он шагнул со страниц, вызванный в мир кровью и слёзами. Кровь и слёзы. И что-то еще: он помнил слабый шепот, твердящий «ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, Том».

Он ничего не имел против. Ненависть — полезное чувство, где-то сродни любви: такая же сильная и мощная.

Том подошел к зеркалу и начал изучать свое отражение. Сильное, изящное тело — почти такое же, какое было у него самого в семнадцать лет. Руки, покрытые тоненькими золотистыми волосками, пшеничная шевелюра, лицо мальчика из церковного хора, синие глаза — словно частички июльского неба. Что-то блеснуло вокруг его шеи: кожа Симуса была по-зимнему бледной, но летом должна была откликаться на солнце золотистым загаром… Хотя, наверное, могла и обгореть.

Том знал это, сам не понимая, откуда. Его губы дрогнули в улыбке. Это не было его собственными воспоминаниями, его собственной памятью — это была память Симуса, гриффиндорского семикурсника, семнадцатилетнего паренька из небольшого ирландского города Глин Кэрин, который любил своих родителей, был мил и недалек. Том немедленно его возненавидел. Пробираться сквозь его мысли было так же сложно, как брести сквозь патоку. Ужасно занудную патоку. Симус обожал квиддич. Ему нравились уроки Гербологии. на столике рядом с кроватью лежала куча комиксов, которые он не любил давать никому, — за исключением, разве что, Гарри, который всегда аккуратно обращался с вещами.