Draco Veritas - Клэр Кассандра

Блез схватила с тумбочки подсвечник и швырнула им в Драко, тот пригнулся — подсвечник врезался в стену и разбился.

— Я сказала — вон!

— Разбудишь Пенси.

— А её нет, — прорычала Блез.

— Очень хорошо. Значит, она меня не сумеет удержать от того, что я собираюсь сделать.

Он махнул рукой в ее направлении, в воздухе появились серебряные путы, тут же обвившие ее запястья и щиколотки. Она взвизгнула и села на пол, пытаясь вывернуться из них.

— В чем дело? — яростно зашипела на него она, в бешенстве сверкая глазами.

— Даже и не знаю, что сказать, — задумчиво ответил Драко. — Наверное, вся проблема в том, что я не очень-то хороший человек.

— Ненавижу тебя! — зарычала Блез, однако он больше не обращал на неё внимания; пройдя к кровати, Драко распахнул чемодан, стоящий около кровати и пинком опрокинул его, раскидав по полу бумаги, книги и одежду.

Блез взвыла.

— Что ты делаешь?! А ну — оставь мои вещи! Не трогай! — она сорвалась на визг. — Ненавижу, ненавижу тебя, Драко Малфой, — лживый, блудливый, вороватый, остромордый ублюдок! Ненавижу!

Драко бросил на нее взгляд и заулыбался.

— Верещи, если хочешь, — произнес он самым приятным тоном. — Мне все равно. Я все равно буду здесь ровно столько, чтобы найти то, что мне нужно.

Зимняя стужа пусть не страшит,

Солнечный жар не испугает.

Путь свой земной ты завершил,

Все получил и плоды пожинаешь.

Юные девы и парни должны

Прахом стать — так же, как и трубочисты

Укоры великих уже не страшны,

Года миновали тиранов речистых.

Теперь не волнуйся о крове и пище,

Взгляни — что тростник, что дуб.

Почестей, славы больше не ищем,

В прах они все уйдут.

Молнии вспышек ты не пугайся,

Грохота грома не бойся, не трусь.

Страх — не упрек, понять попытайся:

Тут оставляешь и радость и грусть.

Даже влюбленный, не знавший беды,

Прахом рассыплется — так же, и ты.

Злобные силы тебя обойдут

И колдовство не коснется

Призраки, духи пускай не зовут

Зло к тебе не повернется

И упокойся ты в счастье и мире.

Вечная память да будет могилой.

Шекспир, Цимбелии

Когда Драко было шесть, отец преподнес ему птицу, чтобы та носила почту. Драко знал, что у других детей тоже были птицы — совы или дрозды, однако отец подарил сокола, с яркими черными глазами и изогнутым, словно серп, клювом.

Они сразу друг друга невзлюбили. Этот клюв заставлял Драко нервничать, пугая своей остротой, эти глаза постоянно следили за ним; при любом удобном случае, сокол клевал его или цеплял когтями — руки Драко постоянно кровоточили. Мальчик не подозревал, что отец специально выбрал дикую взрослую птицу, которую уже невозможно было приручить, однако он все равно пытался — чтобы сделать приятное отцу, сказавшему, что он должен добиться от неё послушания.

И вот он постоянно был с соколом, не давал ему спать, говорил и даже ставил музыку, потому что уставшая птица легче приручалась. У него завелись разные приспособления — наголовник, путы, ремень, которым он закреплял птицу у себя на запястье. Ему надо было бы держать сокола, закрывая ему глаза, — но вместо этого Драко старался, чтобы птица видела его, — он поглаживал ее, касался крыльев, стараясь добиться её доверия. Он кормил ее с руки — сначала сокол отказывался, однако потом начал есть — да так, что рвал кожу на его ладони.

Драко был этому даже рад — значит, прогресс налицо, значит, птица признает его, пусть для этого она и должна была сначала узнать вкус его крови. Постепенно красота сокола начала открываться ему: эти небольшие легкие крылья, дающие невероятную скорость полету, — прочные, быстрые, мягкие, яростные. Приземляясь, он складывал их — это было как зигзагообразное движение молнии. В тот миг, когда Драко научил его, сделав круг, возвращаться на свое предплечье, он едва не разрыдался от радости.

Временами сокол прыгал ему на плечо, теребил клювом волосы, и Драко знал, что тот полюбил его. В день, когда мальчик понял, что птица стала совсем ручной, он показал его отцу, ожидая, что тот будет горд им. Но отец принял из его рук птицу, смирную и доверчивую, и свернул ей шею.

— Я говорил, чтобы ты добился от него послушания, — и он кинул безжизненное тельце на землю. — А ты вместо этого сделал так, что он полюбил тебя. Сокол — это тебе не щенок или котенок, он дик и злобен, жесток и безжалостен. Ты не усмирил эту птицу, ты уничтожил её.

Потом, когда отец ушел, Драко рыдал над своим любимцем, пока не пришли посланные отцом домашние эльфы и не унесли птицу, чтобы похоронить. Больше Драко не плакал, однако урок запомнил навсегда: добиться любви — значит уничтожить, любить — разрушить себя.

* * *

Чемодан Блез был перевернут и выпотрошен, его содержимое валялось у ног Драко, и теперь он неторопливо рылся в нём: книги, косметика, украшения, пергаменты, связки фотографий — в общем, ничего интересного. Он перешел к ящикам комода, выворотив оттуда на кровать кучу блузок, юбок, дорогого шёлкового нижнего белья. А вот ее дневник — светло-зеленая книжица с замочком в виде бабочки. Какие-то смутные рыцарские побуждения удержали Драко от того, чтобы его поинтересоваться его содержимым.

— Ты все? — холодно и ядовито поинтересовалась Блез, прервав воцарившуюся получасовую тишину. Она все сидела там, куда он ее пристроил: у стены, со связанными за спиной руками. На лице ее было написано такое презрение и пренебрежение, что даже Драко, никогда не волновавшийся о том, что думают о нем другие, слегка испугался.

— Более-менее, — ответил он.

— И что — нашел, что искал? — в голосе было столько ледяного презрения, что вполне хватило бы, чтобы сохранить в неприкосновенности летний запас Ледяных мышек. Драко вздохнул. Вот если бы он искал зеленые лифчики… да, это было бы совсем другое дело. Увы-увы…

— Слушай, а почему ты никогда это не надевала, когда мы с тобой встречались? — поинтересовался он, подцепив пальцем и поднимая вверх что-то черное и прозрачное с кровати.

— Может, и надевала, вот только ты не уделял достаточно внимания моему нижнему белью.

— Обидно, да? — прищурившись, спросил он у нее, откидывая полупрозрачную тряпочку обратно на кровать.

— Ни капельки, — фыркнула она. — Ты отвратителен.