Ужасный день - Сандему Маргит

— А те, что на правом фланге, — сказал Габриэл. — Эта одетая в доспехи пехота, со щитами и пиками, не испанские ли это конкистадоры Пизарро и Кортеса, уничтожившие инков и ацтеков?

— Очень может быть, — ответил Натаниель. — Они вели себя хуже свиней и прекрасно вписываются в картину Тенгеля Злого. Мне кажется, я узнаю здесь целые пласты истории и современных войн. Вот целый батальон СС из прошлой мировой войны. И викинги тоже тут. И… Нет, довольно об этом! Просто уму непостижимо, как наши войска смогут справиться со всем этим!

— Собственно говоря, это нас не касается, — заметил Руне. — Мы должны идти дальше.

— Да, конечно! Но это зрелище забыть невозможно!

— Да, все наши мысли будут с теми, кому предстоит здесь сразиться.

— То, что мы видим, это и есть вход в долину? — спросила Тува. — Там, на западе?

Поразмыслив, все решили, что это и есть вход в долину.

— Но нам нужно не туда, — пояснил Натаниель. — Мы должны пробраться к большому леднику, что справа от этого места.

— Значит, мы пойдем тем же путем, которым шли Тенгель и Силье, спасаясь от преследования, — сказал Габриэл. — Но тогда они выходили из долины, а мы входим в нее.

— Именно так, — подтвердил Натаниель.

Они прикинули на глаз расстояние. Пройти к леднику не представляло особого труда. По открытой равнине им идти не следовало, там было слишком много камней и труднопроходимых мест. Отвесные же скалы их не пугали.

Но путь этот был далек!

— Не сделать ли нам привал, чтобы перекусить, — предложил Натаниель.

— Здесь? — удивилась Тува. — Чтобы созерцать эту заведомо неравную борьбу? Да и нас самих могут увидеть!

— Ты совершенно права, — согласился Натаниель. — Возможно, мы кажемся на горном склоне всего лишь маленькими пятнышками, но пристальный взгляд начнет присматриваться. Так что пройдем еще немного. Ты можешь идти, Габриэл?

Мальчик кивнул. Ему не хотелось говорить о своей тоске по дому и пустом желудке. Или о своих натертых ногах.

Внизу, на продуваемой ветром заснеженной равнине, было совершенно тихо. Все выжидали, оценивая силы и возможности противника.

Солнце зашло за тучу.

Они расположились в глубокой расселине, возле ручья, скрытые от посторонних глаз. Все страшно проголодались. Напившись холодной, чистой воды, они смогли немного отдохнуть, что было им так необходимо.

Габриэл заснул, привалившись к камню, сидя на своем дождевике. Ему позволили поспать несколько минут, зная, что мальчику необходимы силы, чтобы идти дальше. А переход обещал быть не из легких.

Переход от мыслей к сновидениям подчас бывает очень незаметным. Габриэл даже не заметил, что заснул, потому что ему снилось то же самое окружение; ему снился холодный камень, к которому он прислонился, разреженный горный воздух, журчание горной речки.

Но внезапно он остался один. Все ушли куда-то, и он, покинутый всеми, не мог издать ни звука. Он не мог даже пошевелиться, потому что его руки и ноги были опутаны тяжелыми цепями.

Кто-то вдруг прошептал возле него:

— Да, это так и есть. Это цепи. Цепи из живых мертвецов выдержат, запомни это!

Габриэл послушно повторил:

— Я этого не забуду.

Но он не знал, кто это говорит, он почти ничего не видел. Перед ним была какая-то расплывчатая фигура с темными волосами и неясно очерченным лицом, которое было ему незнакомо.

— Схвати сначала второго, — продолжал голос. — Не забудь это, схвати сначала второго! Это важно, важно, важно, смотри не ошибись, это важно, важно, важно!

— Какого еще второго? — спросил Габриэл.

И тут он, совершенно сбитый с толку, проснулся. Кто-то тряс его за плечо.

— Габриэл! Габриэл, проснись!

Это был Натаниель.

— В чем дело? — испуганно воскликнул Габриэл.

— Это ты сам разговаривал во сне. Так что же это не должен забыть? И почему ты спросил: «Какого еще второго»?

Все смотрели на него, дружески улыбаясь. Он рассказал им свой сон, но они так же мало поняли, как и он сам. Да и почему они должны были это понять? Ведь это был всего лишь сон.

Воспользовавшись случаем, Тува решила отлучиться и справить нужду.

— Далеко не ходи, — предупредил ее Натаниель.

— Ладно.

Она спустилась к самому ручью, чтобы ее никто не увидел.