Ужасный день - Сандему Маргит

— Но почему?

— Это тебя не касается. Если тебе нужно к подножию горы, добирайся туда сама.

— Тува, не надо… — сказал Ян. — Ты же понимаешь, что…

— Не вмешивайся в это, — сказал Натаниель, сам ужасаясь своей несдержанности. — Я отвечаю за Бьёрг, и мы попытаемся не отставать от вас.

— В самом деле? — язвительно произнесла Тува. Наконец в разговор вступила Суль.

— Я понимаю ваши проблемы, — улыбнулась она. — Я переговорю об этом с Тенгелем Добрым.

— В этом нет необходимости, — ввернул Натаниель.

Но Тенгель уже шел им навстречу среди камней. Пристально посмотрев на Бьёрг, он задал ей несколько вопросов. Все это казалось Натаниелю мучительным, ему было стыдно, что девушку подвергают такому допросу.

— Будьте так добры, — просила она Тенгеля Доброго. — Я не могу оставаться одна в горах с поврежденной ногой!

Натаниель услышал реплику Халькатлы, за которую готов был ее ударить:

— К Суль она не обратилась. Потому что Суль женщина. Она сразу же обратилась к Тенгелю!

«Нонсенс», — подумал Натаниель, а Ян послал Халькатле убийственный взгляд.

Но Бьёрг не слышала ее. Подойдя к Тенгелю, она уставилась на него своими несравненными глазами и произнесла:

— Прошу вас понять меня!

— Нечего пытаться обольстить меня, у тебя ничего не получится, — сухо ответил он.

— Но… Я не понимаю. Я никого не пытаюсь обольщать.

— Неужели? Ты делаешь все, чтобы соблазнить меня. Но это напрасный труд.

Бьёрг в замешательстве сдвинула свои красивые брови.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Со мной этот номер не пройдет. Это было бы просто смешно! Ведь ты моя прапрабабушка!

Бьёрг отпрянула назад. Суль звонко расхохоталась, остальные в растерянности уставились на нее.

Первой пришла в себя Тува.

— Вот оно что! Тебя зовут не Бьёрг, а Торбьёрг или попросту Тобба. Прекрасная ведьма, у которой никогда не было проблемы по части заманивания мужчин. Заманивала и расправлялась с ними. Многие из ее возлюбленных попросту исчезали. Ее называли Паучихой. И я охотно верю в это! Она лазила в твои штаны, Натаниель?

— Куда важнее вот что: не взяла ли она бутылку? — спросила Суль.

Натаниелю показалось, что земля плывет у него под ногами. Ему стало просто дурно. Рука, пытавшаяся нащупать спрятанную бутылку, двигалась медленно, неуверенно.

Если бутылки не окажется…

Но она хотела идти с ним дальше. Значит, ей все-таки не удалось…

Господи, Господи, сжалься над горько кающимся грешником!

Рука его нащупала бутылку, и он с облегчением вздохнул.

— Бутылка на месте, — хрипло произнес он.

Он не осмеливался никому смотреть в глаза, его переполняли стыд и отвращение. И тут он услышал, что кто-то зашипел поблизости от него, словно разъяренный зверь, услышал проклятия в адрес всех, в особенности, в адрес Суль, поскольку та пыталась задержать древнее чудовище с лицом невинной девушки.

А потом… Потом все разом вскрикнули, увидев, как Тобба оторвалась от земли и полетела по воздуху, приняв обличие ведьмы в черных, развевающихся одеждах. Именно такой ее видели при жизни, когда она взлетала над крышей дома. Натаниель невольно взглянул на нее, и снова увидел женщину с чертами Бьёрг, но теперь она была намного старше, какой была, возможно, в последние дни своей земной жизни, и ее карие глаза злобно посмотрели на него. Потом она исчезла.

Спрятавшись за массивный камень, Натаниель некоторое время приходил в себя.

Он был совершенно разочарован в себе.

И когда он вернулся к остальным, все с сочувствием смотрели на него.

— Не надо ни в чем себя упрекать, Натаниель, — мягко произнес Тенгель Добрый. — Так реагируют на нее все мужчины. Она обладает потрясающей эротической привлекательностью.

Ян и Тува стояли в долгом, молчаливом объятии. Никакие слова им были теперь не нужны.

Габриэл всхлипывал, дрожа, словно от холода.

— А я то думал, что она такая красивая и добрая, — прерывисто дыша, произнес он.

— Так думали многие, — утешала его Суль. — Такова сила ее чувственного воздействия. Хорошо, что Тенгель пришел нам на помощь!

— А девушки были правы в своих интуитивных догадках, — признался Натаниель.

— Ну, ну, не надо расхваливать нас, — сказала Халькатла. — С нашей стороны это была чистейшая ревность.