Нити разрубленных узлов - Иванова Вероника Евгеньевна

Танец подходит к своему завершению, а я к северянину. В три шага. Первый — самый длинный, остальные почти семенящие.

Подхожу. Кланяюсь, с искренним сожалением разводя руки в стороны, и клыки даб-доров тускло подмигивают ничего не понимающему смертнику. А потом поклон плавно переходит в прыжок, и я взлетаю над рыжеволосым гигантом, запоздало задумываясь, хватит ли силы толчка, ведь это препятствие оказывается выше обычных почти на ладонь.

Силы хватает. Ступни касаются пушистого снега за спиной противника, а когти — да, теперь уже когти, а не клыки, потому что бить назад всегда удобнее когтями, — впиваются в плоть, спрятанную под мехами и кожей.

Первый. Второй. Третий. Расчет окончен.

Герто осуждающе зевает, поворачивается и продолжает прерванный нелепой засадой путь. Я отправляюсь следом.

Стрелки так и не показываются, наверное, предпочитают сбежать, а не вступать в бой, тем более свою плату они, скорее всего, получили заранее. Как, впрочем, и эти рыжебородые на лужайке. А зачем мертвецам золото?

Дверь конечно же крепко заперта, но нам не приходится даже задумываться о замках и засовах, потому что у нас есть Кана: створки распадаются на щепки, труху и стальную стружку, а пройти через облако пыли, повисшее в дверном проеме, смог бы и ребенок, едва научившийся ходить.

Широкая лестница ведет на второй этаж, прямо к просторной зале, над которой вместо потолка раскинулось прозрачное стеклянное небо. Здесь светло. Очень светло. Сегодня за облаками не видно солнца, поэтому хозяева дома зажгли сотни ярких свечей, чтобы обмануть природу.

И природа обманулась.

Герто предупреждающе поднимает руку, но я и сам вижу, что представление уже началось, а становиться еще одной парой актеров на этой сцене мы не собираемся. Только внимательно понаблюдаем за разворачивающимся действом, благо оно будет совсем недолгим.

Их пятеро. Не так много, как можно было бы ожидать, но и немало.

Молодые. Почти дети. Пальцы брюнетки, обернувшейся на звук наших шагов, не отмечены даже следами наперстка, хотя всем известно, что добропорядочная девица на выданье должна уметь вышить на свадебном покрове имя своего будущего мужа.

Одеты в самое лучшее, самое изящное и драгоценное, когда разумнее было бы накинуть на себя одну лишь простыню. Неужели думают, что тело, закованное в корсет или не менее тугой камзол, скажет им спасибо после многих месяцев неподвижности?

А впрочем, думают ли они вообще хоть о чем-то, если собрались рано утром вокруг пустой хрустальной чаши?

Вернее, почти пустой.

Быстрые взмахи раскрывающихся черно-синих крыльев невозможно уловить глазом. Кажется, что бабочка, покинувшая надежное убежище кокона, замерла на краешке изъеденного своим предыдущим воплощением листа, а вот воздух вокруг нее быстро и ощутимо мутнеет облаком пепла над потухшим пожарищем.

Я непроизвольно закрываю ладонью нос и рот. Герто делает то же самое, хотя нам ничто не может угрожать: хрупкое создание, столь неуместное посреди снегов и морозов, живет всего несколько минут, успевая наделить своим ядовитым даром лишь тех, кто находится рядом.

Тех, кто готов его принять.

Тех, кто жадно склоняется над прозрачным сосудом и дрожащими ноздрями втягивает в себя мертвенно-серый туман.

Вдох. Другой. На третьем они падают. Кому повезло — обратно, в покинутое было кресло, кому не повезло — на паркетную мозаику пола. Проходит минута, и в зале больше нет блистательного общества, собравшегося в ожидании чуда, остались только безвольные тряпичные куклы и вялое насекомое, сейчас не вызывающее ни восхищения, ни трепета.

Лезвие даб-дора срезает верхушки горящих свечей, и канделябр летит, направленный рукой Герто, в самую середину стеклянного купола, который через мгновение звонкими осколками осыпается вниз, прямо на людей, лишившихся сознания. Да, кто-то из них непременно поранится, но намного важнее убить морозным воздухом дитя знойного юга, а что касается этих несчастных…

— Кана?

Она приходит на зов, вихрем врываясь в потолочный пролом и повисая над столом, в центре которого доживает последние мгновения существо, ставшее проклятием империи Дайа. Под длинным подолом пышной юбки не видно ног нашей защитницы, но мне почему-то кажется, что Кана пританцовывает от нетерпения. Впрочем, так и должно быть: девочка хочет поскорее приняться за свою работу, а наша на сегодня закончена.