Под знаком «Черного Дракона». Книга 1. Наследие викинга - Горобенко Людмила

— Я не хочу становиться чудовищем.

— Тебе было очень больно, сегодня, под солнцем?

— Да.

— Эй, Тьери, ты чего там возишься? А ну быстро на камбуз! – закричал на мальчишку боцман, перегнувшись через бортик капитанского мостика.

«Надо же – у него мое второе имя», – отчего–то с неожиданной теплотой подумал я о парне.

Уже три недели мы были в море. Матросы, собиравшиеся сначала каждый день возле меня в ожидании представления, поняв, что я не стану их развлекать, перестали обращать на меня внимание, рассудив, что, возможно, мне и не больно вовсе, раз я еще не пил людской крови. Весть об этом, конечно же, вскоре стала известна всем. И это обстоятельство несколько сглаживало их негативное отношение ко мне. Однажды, глубокой ночью, Тьери, подкравшись ко мне сзади, набросил на плечи старую холстину.

— Спасибо, – чуть слышно шепнул я ему.

Утром все сделали вид, что не заметили ее на мне.

Капитан, которого звали Венс Барт, крепкий, суровый человек, отдавал распоряжения зычным громоподобным голосом. Я с завистью наблюдал за матросами, ловко взбирающимися по вантам на реи грот — и фок – мачт. Флейт шел в полный бакштаг на всех парусах.

Окончить школу гардемаринов, мечтать о море, стремиться к подвигам и служению родине – и вот он – печальный конец всем мечтам. Что чувствует человек, потерявший все, к чему его влекло, чему он готов был посвятить свою жизнь? Я чувствовал горькую незаслуженность случившегося со мной, мое сердце не желало принять такую несправедливость. Я знал, что внутри остался тем же романтиком и человеком, влюбленным в море. Что никакие физические изменения не смогут переменить моего отношения к жизни, к людям.

Многому меня научили Диана и Тибо, своим отношением ко мне. Зная, что я собой представляю, они не бросили меня и отдали мне каждый, что мог. Диана – свою любовь и веру, Тибальд – преданность и дружбу. И я перестал терзать себя сомнениями и страхом. Я почувствовал в себе силы жить дальше, неся в себе то, что дала мне моя человеческая природа. Потеряв Диану, я приобрел веру в силу любви, способную на жертву ради любимого человека. Разве не она хранит меня сейчас? А Тибо, с его уверенностью во мне, в мою силу воли и неспособность причинить людям зло? Разве не эта уверенность удерживает меня от многих необдуманных поступков?

***

Утро сорокового дня перехода выдалось пасмурным. Ветер посвежел. Черные, тяжелые тучи, опустившись низко над океаном и закрыв небо, бежали с разной скоростью: верхние быстрее нижних. Это предвещало бурю. Волны длинными валами накатывали одна на другую. Флейт, развернувшись правым галсом, взрезал их носом. Срывая с верхушек волн пену, ветер дул не менее сорока трех миль в час.

Я наблюдал за слаженной работой матросов. По приказу капитана команда рассыпалась по мачтам, убирала паруса, готовясь встретить бурю. Тьери вместе со всеми, закрепившись на грот — брам — рее и став на перты, брал рифы на марселе. Я с завистью смотрел на них. Как бы и мне хотелось лазить по реям мачт, чувствовать свободу и восхищение, охватывавшее меня каждый раз, когда я поднимался туда, на самый верх. Чувство парения над водами моря, борьба с ветром и непослушным парусом, норовящим хлестнуть тебя побольней, что может быть прекрасней?

Флейт хорош тем, что нес только четыре основных паруса. Два на грот – мачте: грот–парус и грот–марсель, и два на фок – мачте: фок–парус и фок–марсель. Это позволяло иметь небольшую, 60, 65 человек, команду, и уборка парусов не занимала много времени. Оставив только штормовые стаксели парусника, капитан был готов к встрече со штормом.

На второй день бури ветер неожиданно сменил направление и, закрутив смерчем, навалился на наш флейт со всех сторон. Огромные волны, сталкиваясь, трепали парусник. Началась боковая качка. Длинный корабль, скрипя всем своим корпусом, едва успевал взобраться на гребень волны. Набегавший сзади вал грозил обрушиться на корму и утопить судно. Капитан, стоящий у штурвала, перекрикивая рев ветра, отдавал распоряжения.

Надвигался настоящий ураган. Убрали стаксели. Волны огромными валами захлестывали палубу, перекатываясь через нее и унося в океан все, что не успели хорошо закрепить. Я, привязанный к мачте, чувствовал себя ужасно! Беспомощность и слабость делали меня уязвимым. Я чувствовал яростный протест, поднимавшийся в моей душе. Матросы, занятые своим делом, не обращали на меня внимания. Я стал биться в своих путах, стараясь сорвать с себя ненавистную медлительность движений. Но кандалы держали крепко, и мои усилия были напрасными.