Возвращение короля - Толкиен Джон Рональд Руэл

Князь Имрахил внес Фарамира в Белую Башню.

— Вернулся твой сын, Денэтор, — объявил он. — Вернулся, совершив достойный подвиг.

И он рассказал обо всем, что видел своими глазами.

Денэтор встал, посмотрел в лицо сына и не произнес ни слова. Потом приказал уложить Фарамира в своих покоях и всех отпустил. Сам же пошел в тайную каморку на самом верху Башни. Если бы кто-нибудь в это время обратил туда взор, он увидел бы тусклый свет в узких окнах, потом вспышку и сразу после нее темноту. Когда Денэтор сошел вниз и молча сел у изголовья Фарамира, то посеревшее лицо отца казалось более отчетливо отмеченным знаком смерти, чем бледное лицо сына.

Теперь город был осажден, замкнут в кольце вражьих войск. Внешние стены с валом были разрушены. Дамба взята. Весь Пеленнор оказался в руках Врага. Последние вести, пришедшие извне, принесли беженцы с севера, успевшие добраться до ворот перед тем, как их закрыли. Это была горстка солдат, уцелевших при разгроме оборонного поста в том месте, где у Пеленнора сходились дороги из Анориэна и Рохана. Воинов привел Ингольд, тот самый, который всего лишь пять дней назад, когда светило солнце и утро дарило надежду, пропустил через Ворота Гэндальфа и Пипина.

— О рохирримах ничего не слышно, — сказал он. — Они, наверное, не придут, но даже если прибудут, нам это не поможет. Их опередит еще одно вражье войско, которое перешло Реку у Кайр-Андроса. Говорят, мощная армия, в ней полки орков с гербом Глаза и отряды людей неизвестного нам племени. Они невысокие, но широкоплечие и страшные, с бородами, как у гномов, и с тяжелыми секирами. Говорят, они из какой-то дикой страны на востоке. Они завладели всеми северными дорогами, и много их пошло в Анориэн. Рохирримы не пробьются.

Ворота Города закрылись. Всю ночь стражники со стен слышали, как орут неприятельские солдаты, бродят по долине, грабят, жгут деревья, дома и имущество, рубят на куски всех, кто попадается на пути, даже мертвых. В темноте трудно было определить, сколько их уже переправилось через Андуин, но утром, вернее, в темных сумерках вместо рассвета, гондорцы убедились, что ночные страхи не были преувеличением. На равнине было черно от орков и южан, и куда ни кинь взгляд, торчали их черные или темно-красные палатки, которые, как уродливые грибы, выросли за одну ночь.

Словно муравьи, орки копошились в долине, копали глубокие рвы на расстоянии полета стрелы от города. Когда рвы были выкопаны, в них вспыхнули огни непонятно какими чарами, потому что ни дерева, ни иного топлива не было. Вокруг города целый день кипела работа, а люди из Минас Тирита смотрели, не в состоянии ничем и ничему помешать. Потом ко рвам подъехали большие повозки. Рабочие сменились — теперь другие отряды засуетились возле рвов, устанавливая в них камнеметные машины. В городе не было машин, достаточно мощных, чтобы так далеко метать камни.

Сначала люди удивлялись и даже смеялись, не боясь этих страшных приготовлений. Главная стена города была высока и толста, ее строили еще в древности, до того, как нуменорцы растратили в изгнании силы и таланты. Наружная поверхность ее, твердая и черная, из того же камня, что и Башня Ортханк, могла противостоять стали и огню. Чтобы ее обрушить, надо было встряхнуть фундамент, на котором она стояла.

— Нет! — говорили гондорцы. — Даже если бы Тот явился сюда сам, он бы не прошел через наши стены, пока мы живы.

Некоторые, однако, отвечали:

— Пока мы живы? А долго ли мы будем живы? У Врага есть оружие, которое не одну мощную крепость свалило: голод. Все дороги отрезаны. Рохирримы не идут.

Однако камни из машин в неуязвимую стену не полетели. Нападением на самого сильного своего противника командовал не простой бандит и не дикий орк, а злобный и хитрый разум. Когда с криками, скрипом, визгом, воем и грохотом, при помощи воротов, наконец, были установлены мощные катапульты, то свои снаряды они подбрасывали так высоко, что те перелетали через парапеты и с шумом падали на улицы первого яруса города. Некоторые из них, благодаря какой-то тайной хитрости, вспыхивали перед тем как упасть.

Город оказался под угрозой пожаров, и все свободные от срочных дел горожане сразу занялись тушением пламени, вспыхивавшего то в одном, то в другом месте. Потом на город посыпались предметы, менее убийственные, но более ужасающие. Улицы и переулки усеяли снаряды, которые не загорались. Когда люди подбежали к ним, чтобы присмотреться к новой опасности, раздались вопли и рыдания. Враг забрасывал город головами убитых под Осгилиатом. Это было ужасно. Многие головы были разрублены, размозжены, были совсем бесформенные, но на многих можно было узнать знакомые черты, искаженные в смертной муке. На всех было выжжено зловещее клеймо — Глаз без век. Страшнее всего было, когда люди узнавали в обесчещенных останках своих близких и друзей, которые совсем недавно еще ходили, звеня оружием, по городу, обрабатывали поля или приезжали на праздники с дальних застав и зеленых предгорий.