Перстень без камня - Китаева Анна

— Теперь давайте ваши «но», — грустно сказал король. — Наверное, ваши родители не позволят вам выйти за урода, проклятие которого передается по наследству?

— Мои родители никогда особенно не интересовались мной, — вздохнула Трина.

— Простите, — огорчился король.

— Ничего, — покачала головой девушка. — Это не так ужасно, как может показаться. Меня растили старшие братья. Мне нужно будет спросить позволения у них. Но они, как бы это вам сказать…

— Они не позволят вам выйти за урода, проклятие которого передается по наследству, — мрачно сказал король.

Трина рассмеялась. Заиграли ямочки на ее щеках, и Орвель с трудом удержался, чтобы не улыбнуться в ответ. Свою улыбку в зверином облике он сегодня поутру внимательно рассмотрел в зеркале и нашел отвратительной.

— Вы ничуть не урод, Орвель, и не смейте так говорить! — воскликнула Трина. — Дело во мне. Ведь вы почти меня не знаете! А я… я пока не готова рассказать вам все.

— Я знаю самое главное, — убежденно сказал король. — Вы самая лучшая, самая умная, красивая и замечательная женщина, и только вас я хочу видеть своей королевой. Я не буду вас торопить, Трина.

— Спасибо, — улыбнулась девушка.

Брат Наарен выдал Хунду бурые холщовые штаны и рубаху, в которых здесь ходили все.

— Эй, послушай… — осторожно начал Хунд.

— Можешь называть меня братом, — сказал монах. — Можешь просто по имени. У нас все просто. Истинная вера не требует церемоний.

Наарен был низенький, крепкий, круглоголовый. Внешне он походил на выходца из Северного Поморья, но в речи его отсутствовали характерные растянутые гласные. Если он и был помором, то лишь по крови, не по воспитанию. Прибыл ли Наарен с континента или родился на архипелаге? Трудно сказать. Впрочем, это был самый неважный из вопросов, которые занимали Хунда.

Северянин подумал, что он совсем ничего не знает про монастырь, где оказался. Зато про веру, которую он так неожиданно принял, Хунд знал самое главное — она способна противостоять магии. Пустоверы, так называют себя монахи. Пусто-веры. Верующие в пустоту? Гадать можно долго — но незачем. Настоятель велел Наарену дать объяснения новичку? Ну так пусть объясняет.

— Давай-ка по порядку, брат, — насколько мог вежливо сказал Хунд. — Кто вы такие, что здесь делаете… и главное, почему вас магия не берет, а?

Наарен фыркнул. И Хунд внезапно понял, чем отличались монахи от всех прочих людей. Они его не боялись. Сильный маг, северянин привык, что его побаиваются обычные люди и опасаются другие маги. Сосланный, закованный, он все равно был страшен — как свирепый пес на привязи. А здесь на него смотрели, как на неразумного щенка, который если и может навредить, то лишь себе. Сообразив это все, Хунд тихо выругался.

— Переживаешь, что магии своей лишился? — дружелюбно спросил Наарен. — Брось. Нет никакой магии.

— Чего-о?! — не сдержался Хунд.

— Магии нет, — повторил монах. — Ничего нет. Ты слушай. Если не дурак, то поймешь.

Вера в Бога Нет родилась на дальнем пустынном севере, где зимой месяцами не видно солнца — а если метут метели, то и соседнего дома не видно. Было это давно, очень давно, невообразимо давно — во всяком случае, не при нынешнем императоре и не при отце его, а раньше, за пределами летописей и хроник. Хунд попытался прикинуть сроки. Император правил Севером последние пять сотен лет, целую эпоху, и вряд ли его отец был менее долговечен… Северянин с новым уважением взглянул на монаха, а тот продолжал рассказ.

При старом императоре дальний север был практически безнадзорен, слишком много сил и внимания требовало южное побережье, где бушевала война с Югом. На северные области просто накинули магическую удавку, чтобы заставить население платить оброк, и на сотню лет успокоились. А пустоверы платить не стали — магия на них не действовала. Узнав про свободные от податей земли, к ним стали стекаться разные людишки и, принимая веру в Бога Нет, становились неподвластными магическим методам подчинения.

Когда с Югом в очередной раз был заключен непрочный мир, и Северная империя соизволила заинтересоваться, что происходит у нее за шиворотом, на дальнем севере обнаружились многочисленные монастыри и селения при них, процветающие несмотря на суровость погоды. Хорошо работать, когда работаешь только на себя и ничего не отдаешь воюющей империи. Разумеется, Ледяной Короне такое положение дел не понравилось. И следующий десяток лет империя вела внутреннюю войну — с пустоверами. Сперва единицы, затем десятки, сотни и наконец тысячи строевых магов были отправлены на дальний север, чтобы привести к покорности стихийных отщепенцев.

Император победил — все-таки у него было больше сил. Пустоверие, объявленное ересью, в империи искоренили. Однако пустоверам было позволено выстроить монастырь на безлюдном острове, одном из трех островов архипелага в Длинном море. Как именно еретикам удалось добиться позволения, затерялось в пучинах времени. Первые монахи на острове записей не вели, им было не до того. Хроники монастыря начинаются уже при нынешнем императоре. Впрочем, монахи не интересуются внешним миром. А на Монастырском острове мало что меняется…

— Почему? — перебил Наарена Хунд, обалдевший от ненужных ему сведений.

Монах заморгал.

— Что «почему»?

— Почему вы не интересуетесь внешним миром? — уточнил северянин. — Если вам такая мощь подвластна?

— Какая мощь? — Наарен смотрел на Хунда как на помешанного. — Нет у нас ничего. И внешний мир нам ни к чему, потому что там тоже ничего нет.

— Да что ты заладил, «нет» и «нет»! — разозлился Хунд. — Бога нет, магии нет, силы нет, ничего нет. Не понимаю!

— А, — просветлел монах, — так тебе символ пустоверия разъяснить? Так бы и сказал, человече. А то попросил «по порядку», я тебе и рассказываю всю историю от первого отрицания. Тебя звать-то как, брат?

— Руде Хунд, — буркнул северянин.

— Рыжий пес, значит, — повторил монах, запоминая. — А по-нашему как желаешь зваться? Брат Руде или брат Хунд?

— Да плевать мне, — зарычал новообращенный брат, теряя остатки терпения.

— О! — Наарен назидательно поднял палец. — У тебя прекрасные задатки, брат Руде. Полагаю, ты всегда был пустовером в душе, только ничего не знал о нашем учении. Пустоверие есть отрицание вещей и представлений о вещах, ибо они в действительности не существуют. Пустоверие учит прозревать великое и абсолютное ничто, лежащее в основе всего — Бога Нет. Пустоверие есть безразличие, потому что различать нечего. Вот, смотри.

Монах отдернул занавесочку, и за ней обнаружилась полукруглая ниша в стене.