Зубы дракона - Прозоров Александр

Я снова взглянул на дракона. Он лишь на треть выступал из скалы: тяжелые чешуйчатые лапы с широкими перепонками меж когтей, острые высокие шипы вдоль хребта, низко опущенная голова, сверкающие изумрудами фасеточные глаза. В распахнутую пасть можно въехать на микроавтобусе.

Дракон снова утробно зарычал. Но меня это уже не испугало. Ведь самое страшное, что только есть в нашем мире — это человеческая глупость.

За клыками, в пасти чудовища, оказалось точно такое же крылечко, как и снаружи. В моих зубах немедленно застучал теплый пульс. Учуяли родственное место. Посреди пасти вздыбился язык, изрядно обугленный в верхней части. Похоже, его использовали в качестве алтаря. Дальше, в самом горле, лежала груда трухи и рухляди. Нечто, бывшее когда-то тканями и шкафчиком. Труха лежала совершенно сухая, а потому не вызывала чувства брезгливости. В кривом и потрескавшемся шкафчике нашлись три кувшина великолепной чеканки (на всех — рисунки драконов в разных позах), большая золотая, судя по весу, сковородка (а может и нет, зачем на поверхности сковороды нужен глубокий рельефный рисунок фасеточного глаза?) и, самое ценное, отлично сохранившейся ольхон. Что не говори, а сталь ковать здешние мастера умели.

После некоторого колебания — палица, она ведь просто хорошая дубинка, а клинковое оружие уже требует умения в обращении — я подпоясался ольхоном, а золотую чушку (стоимостью в моем мире в полтора бронетранспортера) бросил у алтаря. Потом выбрал из трех кувшинов самый маленький (когда что-то нужно таскать на своем горбу, я становлюсь очень скромным) и отправился обратно к Чегаю.

Парень уже пришел в себя и тихонько скулил. Лицо его наполовину почернело, нога поступила точно так же. Я потрогал пальцы на распухшей ноге. Теплые. Хоть и пришлось мне отработать три года на «скорой помощи», но познания в медицине остались на уровне среднего экстрасенса; поэтому не могу точно сказать, то ли теплые пальцы — признак сохранения кровообращения, то ли — начала воспалительного процесса. Главное — сохранилась чувствительность (Чегай выпучил глаза и заорал). Лицо я трогать не стал. Даже в самом худшем варианте ампутация головы — на самый эффективный способ лечения.

— Значит так, жертва обстоятельств. Я сейчас схожу за водой, а ты… — что ему посоветовать? Чтобы никуда не уходил? — а ты не беспокойся, скоро вернусь.

Чегай кивнул. Я накинул кувшин на плечо, благо большая изящно выгнутая ручка это позволяла, и повернулся к парнишке спиной. Облезлый «хозяин гор» стоял на самом краю оазиса и жадно смотрел на Чегая. Изо рта его капала густая слюна. Время от времени шери переступал на места и облизывался.

При таких длинных когтях, какими наделила этого ваську природа, на камнях он должен чувствовать себя не лучше, чем конькобежец на сухом асфальте. Но Чегай нынче тоже не скороход. Я вздохнул, опустил кувшин и повернулся к мальчишке.

— Ты кажется хотел доказать свое мужество, потомок рода Че?

Он кивнул, и даже попытался выпятить грудь.

— Ну, так готовься. Сейчас тебе предстоит немалое испытание. Мы перейдем для отдыха в другое место.

Парень даже не вздрогнул, хотя я на его месте, пожалуй, предпочел бы дальнейшему путешествию когти шери. Будь я Шварценеггер, то просто взял бы мальчишку на руки и перенес, но увы — мог предложить только свое плечо для опоры, а уж прыгать по тропке Чегаю пришлось самому. До храма дракона мы добрались только с заходом солнца. С трудом перевалившись через клыки каменной пасти, Чегай прошептал:

— Ты принес свое оружие в жертву дракону. Это хорошо… — и потерял сознание.

Я закинул ненужную палицу в груду трухи, расположил тело паренька на полу рядом с алтарем, присел у крыльца, испытывая чувство изрядного облегчения, и мгновенно провалился в сон.

* * *

С самого утра меня отправили с завхозом на овощную базу. На целый день. Приятным моментом оказалось то, что пока Терентий Палыч бродил по кабинетам с толстой пачкой накладных, я имел возможность покрутиться по городу с «халтурой». То есть, фактически, получил свою зарплату. И даже купил с «получки» бутылку «русской». И ведь как чувствовал! Вернулся на Звенигородскую в пять вечера, смазал машину, переоделся, и тут заваливается в гараж Гриша Капелевич, злой, как холерный вибрион после дезинфекции.

— Григорий, ты сегодня похож на муху цеце. Тебе кто-то наступил на любимую мозоль?