Колдунья - Бушков Александр

– Кто-то из этих центавров и есть я, господа. Затрудняюсь, правда, определить точно, который – каналья Энгр в такие тонкости не вдавался, за что я, впрочем, не в претензии…

Самое интересное, что он нисколечко не преувеличивал – князь и в самом деле был тогда с тем гусарским эскадроном, что налетел вихрем и взял в плен растерявшихся, столпившихся вокруг умиравшего Бонапарта маршалов и генералов. На чем закончились как Аустерлицкое сражение, так и попытки Франции продолжать завоевания в Европе…

Именно умирающий Бонапарт и пугал Ольгу в детстве – бледным лицом, пронзительным взором напоминал кровососущего упыря, о которых как-то рассказывала Бригадирша. Так и казалось: вот-вот спрыгнет с полотна, оставив причудливый вырез, набросится, вцепится крючковатыми пальцами, высосет кровь…

Уже отворачиваясь, чтобы уйти, Ольга встрепенулась. Краем глаза заметила… да нет, ерунда же, откуда…

И замерла. Неизвестно, как это получалось, но император поворачивал худое ястребиное лицо, словно единственный из персонажей картины был живым среди нарисованных плоских исторических и не особенно личностей.

Ольга отпрянула, упершись спиной в вычурные лестничные перила. И видела теперь, что ей вовсе не почудилось: Бонапарт повернул голову еще больше и смотрел прямо на нее будто бы светившимися изнутри глазами, алыми яркими искорками, рука, которой он неизвестно на что указывал приближенным, дрогнула, изменила положение, слегка согнулась в локте, простираясь теперь в сторону Ольги, и пальцы изобразили некий непонятный жест – а узкие губы раздвинулись в улыбке, что в сочетании с горящими глазами производило не самое приятное впечатление.

Она, пожалуй, была слишком удивлена, чтобы испугаться. Настолько нелепо выглядел оживающий персонаж картины – на ярко освещенной множеством свечей лестнице, среди знакомой обстановки, в уютном доме, где отродясь не встречалось никакой чертовщины… Никаких сомнений, что она не спала и не грезила, все происходило наяву, и это было самое непонятное…

Император вновь сделал загадочный жест, неведомо что означавший. «Доигрались, – мелькнуло в голове у Ольги. – Нечего было связываться с дурацким крестьянским колдовством, предупреждали же умные люди: не буди лиха, пока оно тихо…»

Она передвинулась вправо вдоль перил – и по ним громко чиркнул засунутый за пояс пистолет. Ольга и не пыталась протянуть за ним руку, это было бы уже чересчур: стрелять в доме, и во что? В картину… Она просто-напросто принялась помаленечку отступать в сторону ведущего к ее комнате коридора, надеясь, что все как-нибудь утрясется само собой, как только она потеряет картину из виду. Вот уже совершенно не видно ожившего императора, и никто, разумеется, не покинул картины, не пустился за ней следом, мало ли что может почудиться… Привиделось после всех ночных приключений, напряжения и страхов, детские воспоминания сыграли злую шутку…

Уже почти успокоившись, Ольга улыбнулась – и едва не схватилась все же за пистолет, но вовремя опомнилась и убрала руку. Возникшая перед ней сгорбленная фигура в капоте и в чепце никакого отношения к потустороннему миру не имела: это Бригадирша, по своему обыкновению не производя ни малейшего шума, брела куда-то целеустремленно и не столь уж медленно. Она до сих пор была довольно бодрой, несмотря на восемь десятков лет за спиной, – и не выказывала никаких признаков помутнения рассудка.

Облегченно вздохнув, Ольга сказала со всей вежливостью:

– Добрый вечер, бабушка…

Строго говоря, старуха не приходилась бабушкой не только Ольге, но и Татьяне – а, точности ради, являлась двоюродной сестрой отца князя Вязинского, поселившейся в имении в незапамятные времена по совершенно забытым нынешним поколением причинам, когда девушек еще и на свете не было. И никто не помнил, почему так вышло. К классическим приживалкам старуху никак нельзя было отнести, поскольку она располагала значительными средствами и вроде бы даже парочкой собственных имений с пятью сотнями душ где-то далеко отсюда. Просто в старые времена она отчего-то именно здесь обосновалась, и все к тому привыкли. Домашние к ней обращались «бабушка», а за глаза звали Бригадиршей – поскольку ее покойный муж именно до этого чина дослужился в те безвозвратно унесшиеся годы, когда в армии были еще бригадиры. Почему-то имя ее и отчество не употреблялись совершенно, и Ольга вновь поймала себя на том, что их решительно не помнит.