Колдунья - Бушков Александр

Глава тринадцатая

Блеск каменного города

Для нее это был далеко не первый бал, а потому Ольга успела свыкнуться со здешним особым воздухом – ежесекундно пронизанным сотнями откровенных мужских взглядов, скользивших по обнаженным плечам, рукам, всему телу. И она с затаенной насмешкой поглядывала на дебютанток, которым все это было в новинку, и краска нет-нет, да и расцветала у них на щеках, как они ни пытались казаться невозмутимыми. С другой же стороны, все последующие балы уже не несут в себе того неописуемого словами, полного сладкого ужаса и греховного очарования, какими наполнен для девушки первый бал…

Все шло, в общем, как обычно – а как иначе? Сияние тысяч свечей, безукоризненная музыка, уверенные в себе царицы балов и робкие юные девушки, изо всех сил старавшиеся быть, как надлежит, непринужденными и спокойными; пустейшая, но гладкая светская болтовня (было в ней что-то сродни деревенскому щелканью семечек, пришло Ольге в голову), разнообразнейшие мундиры, искусные танцоры и танцоры посредственные, свежие сплетни, свежие интриги, давным-давно увядшие живые цветы, приколотые к бальным туалетам дам; внезапно вспыхивавшие увлечения и недоразумения, грозившие скорой дуэлью… Все, в общем, как обычно.

На Ольге было платье из белого тюля, по особому шику этого сезона украшенное гирляндой из бархатных дубовых листьев – ну, а что касалось драгоценностей, то Ольга и здесь не утерпела, чтобы не использовать свои новые возможности: в дополнение к тем, что у нее имелись от щедрот приемного отца, добавила кое-какие украшения, из заржавевшего котла, в последнюю перед отъездом ночь извлеченного одинаковыми с лица по ее приказу из-под корней векового дуба в Курапинском лесу. Один из доброй дюжины кладов, который она обнаружила в окрестностях – и решила превратить в свою казну, необходимую для успеха задуманного плана. Осмотрев другим зрением все клады, она выбрала именно этот – потому что там хватало и золотых монет, и старинных драгоценностей (а вот другие оказались победнее). Конечно, увлекаться не стоило: согласно строгому бальному этикету девушки, в отличие от замужних и немолодых дам, могли позволить себе лишь небольшие серьги, скромные браслеты и легкие медальоны. Но и в рамках этих правил можно было проявить изобретательность. А потому Ольга, надев подаренный князем медальон, дополнила туалет украшениями из клада: серьги и в самом деле были небольшие, но работы изящнейшей, да к тому же с великолепными рубинами величиной поболее вишневой косточки – а пара браслетов, опять же с рубинами, явно была выполнена тем же мастером, что и серьги, в тон им. И приличия не нарушены, и душу потешить удалось. Судя по перехваченным дамским взглядам, завистниц у нее после сегодняшнего бала должно было прибавиться – что ее нисколечко не волновало.

Увы, случилось не досадное недоразумение, но нечто вроде – когда оркестр грянул мазурку, выяснилось, что она осталась без кавалера. Снова те же самые строгие правила хорошего тона: кадриль, вальс и польку девушка из хорошего дома могла танцевать с любым, даже только что, минуту назад представленным ей мужчиной, а вот мазурка и котильон, танцы, в некотором роде, интимные, дозволялись лишь с кавалерами, вхожими в дом родителей девушки (или, понятно, лиц, их заменяющих).

А меж тем тот, с кем она с превеликой охотой протанцевала бы мазурку (и, сугубо между нами, не ограничилась бы только этим), в доме Вязинского не бывал никогда. И потому он танцевал сейчас с какой-то белокурой незнакомкой, по пристрастному мнению Ольги, чересчур жеманной и неуклюжей. Все три дозволенных танца Ольга протанцевала с ним, но потом непреодолимым барьером встали те самые строгие правила – и тут уж не могло помочь и колдовское умение, потому что решительно непонятно, как его в таких условиях применить…

Алексей Сергеевич, молодой человек со смешной короткой фамилией, невольно связывавшейся в сознании с артиллерией, ей приглянулся, прямо скажем, моментально. Нельзя сказать, чтобы он был особенно красив, черты его лица даже вызывали на ум нечто африканское, но Ольга сразу разглядела в нем некую бившую через край внутреннюю энергию и обаяние, нешуточное обаяние, то есть те свойства, что порой пленяют девушку совершенно, хотя она и не в состоянии выразить ясными словами, что же ее так привлекло. Было в нем нечто залихватски притягательное, и все тут. Ну а поскольку иные стороны жизни были ей прекрасно знакомы, то ее мысли, что греха таить, простирались гораздо дальше девичьей восторженности и романтического обожания. Вот только… Она вновь напомнила себе, что здесь не Вязино, и в городе, чего ни коснись, есть свои дурацкие правила, порой превращающиеся в сущие оковы на ногах. Вслух об этом не говорят, конечно, но всем прекрасно известно, что порой мужчины поддерживают серьезные отношения с замужними или вдовыми дамами – но вот что касается незамужних девиц, то подобные отношения с ними светской моралью настрого запрещены. Тут вам не затерявшееся в глухих лесах Вязино. Слишком уж сильны моральные запреты, вколоченные в сознание представителей мужского пола. И даже если она сама сделала бы первый шаг навстречу, предмет ее симпатии, никаких сомнений, в ужасе отшатнулся бы и постарался сбежать под любым предлогом. Несмотря на то, что сам, очень возможно, отчаянно того же, что и она, жаждал. Запрет накрепко вбит в… как это именует ученым термином доктор Гааке? Ах да, подсознание. Короче говоря, перед ней во всей грозной несокрушимости встало очередное серьезное препятствие: ей чертовски нравился этот молодой человек, некрасивый, но обаятельный до ужаса, и Ольга без малейших колебаний довела бы их отношения, завяжись таковые, до логического и приятного конца – вот только объект интереса (да чего уж там – вожделений) никогда на это не пойдет, как бы сам ни пылал страстью. Но ведь не бывает непреодолимых препятствий? Что-то такое забрезжило у нее в голове, некий призрак великолепной идеи…