Доспехи из чешуи дракона - Юрин Денис

Шак не на шутку испугался за компаньона и побежал, отчего мышцы еще больше заныли, а движения тела стали еще более неестественными: резкими, отрывистыми и смешными.

Дурные предчувствия не оправдались. На телеге не лежал хладный труп с перерезанным горлом. Семиуна вообще поблизости не было, а возле переднего правого колеса валялся разряженный самострел. Стычка с гробовщиком все-таки произошла. Лекарь выстрелил в него, наверное, лишь ранил, а может, совсем промахнулся и, позабыв о собственных ранах (а такое иногда бывает, когда ты на взводе) и руководствуясь юношеской глупостью, погнался за ним в лес, где, скорее всего, и угодил в ловушку. Иного объяснения исчезновению компаньона Шак не находил. Ему нужно было срочно возвращаться в лес и искать тело напарника, возможно, лишь бессознательное, а не бездыханное.

Ругая молодого человека за легкомыслие и элементарное неумение рассчитать свои силы, Шак оторвал от борта телеги жердь поменьше да потоньше и, стиснув зубы от нового приступа боли, обломил ее о колено. Одежда долго не задерживалась на теле шарлатана, таково уж было проклятие зловредной судьбы: стоило лишь ему надеть новую рубаху, и она в тот же день рвалась, пачкалась, терялась или превращалась в непотребные лохмотья. Прогулка по лесу доконала грубую холщовую ткань, недавно снятые с мертвеца одежды уже превратились в грязные, рваные обноски, в которых стыдно было появиться не то что в городе, даже в деревенском захолустье. Поэтому Шак особо не печалился, порвав истрепавшийся балдахин на множество тонких лент и довольно широких полосок. Половину тряпок он обвязал вокруг обломка жерди, превратив его тем самым в плохонькое подобие факела, а остаток засунул за пояс, поскольку понимал, что дольше пяти минут самодельной конструкции не гореть.

Обычно факелы пропитывают специальной горючей смесью, чуть реже, но тоже довольно часто, лоскуты ткани макают в водку, тогда тряпка дольше горит. Отсутствие под рукой и той и другой жидкости значительно сокращало срок службы факела. Еще хорошо, что ткань разорванной рубахи была не сухой, а слегка волглой, как раз в том состоянии, когда могла с трудом загореться, но не сразу прогореть.

К счастью, Семиун не трогал огнива, оно находилось там же, куда Шак его положил, то есть под одним из тюков с сырой кожей. Трясущимся пальцам не с первого раза удалось высечь огонь, но когда он вспыхнул, жадно поедая материю, а маленький пятачок между телегой и лесом осветился мерцающим светом, Шак понял, что ему не придется никуда идти.

Прежде всего Шаку в глаза бросилось небольшое пятно крови возле телеги, затем он заметил тонкую полоску следа колес на земле и четкие отпечатки конских копыт. Здесь проезжал экипаж, не телега, не крестьянская повозка или волокуша, а настоящая добротная господская карета, запряженная как минимум четверкой лошадей. Ее сопровождал эскорт, копыта скакунов были по-другому подкованы, да и следы были иными. Во время остановки лошади, везшие карету, стояли на месте и лишь слегка перебирали копытами, в то время как следы верховых шли кругами. Всадники несколько раз объезжали телегу, что значило лишь одно: они почему-то захотели взять Семиуна с собой, лекарь воспротивился чужой воле, оказал сопротивление, и завязался скоротечный бой, результатом которого стала небольшая лужица крови.

Картина произошедшего не была ясна, в голове Шака закружилось множество «почему?» и «зачем?». Почему благородный путешественник обратил свой сиятельный взор на раненого паренька? Зачем понадобилось забирать Семиуна с собой? Если он надерзил высокородной особе, то его прикончили бы на месте.

Шак догадался о наиболее вероятной причине потасовки, лишь когда повернулся лицом к лесу. В одном из деревьев торчал болт от того самого самострела, что теперь валялся под телегой и был не только разряжен, но и раздавлен конским копытом. На короткой деревянной палочке, вогнанной в сосну не более чем на четверть пальца, висел кусок черной материи. Когда бродяга дотронулся до него, то к пальцам прилипла вязкая субстанция, запекшаяся кровь. В тусклом свете мерцавшего, то гаснущего, то ярко вспыхивающего факела Шак не мог разглядеть, был ли оторванный кусок от черного балдахина «монаха», но по специфическому запаху мертвечины, впитавшемуся в ткань, бродяга пришел именно к этому выводу. Еще до того, как самодельный факел погас, картина произошедших событий промелькнула перед глазами авантюриста.