Доспехи из чешуи дракона - Юрин Денис

Желание спасти Семиуна, который, возможно, и не находился внутри, вступило в противоречие с элементарным инстинктом самосохранения, а врожденная осторожность законфликтовала с любопытством и насущным желанием все-таки вникнуть в специфику обстановки в пограничном с дикарями графстве. Похоже, почти всесильный колдун, неутомимо охотящийся за графской головою, был не единственной и далеко не главной напастью этих мест. Хитрый управитель Тарвелиса кое-что не договорил, а точнее, просто утаил от бродяжки-шарлатана. Насколько «несущественные для дела» сведения были опасны для жизни Шака, сейчас предстояло выяснить, ведь бродяге, как любому нормальному человеку, хотелось жить, а выжить в озерке с хищными тварями почти невозможно, в особенности когда ты не догадываешься, что они там водятся.

Риск обычен для изгоя общества, тем более вставшего на скользкую стезю мошенничества и шарлатанства. Его жизнь – ничто и может оборваться в любой момент, поэтому только дурак или окончательно уставшая от пребывания в бренном теле душа способны решиться проникнуть за изгородь или хотя бы к ней подойти. Шарлатан Шак, бывший торговец поддельными амулетами и козьими экскрементами, должен был отступить, должен был уйти и ради здравия собственного живота навсегда позабыть дорогу к этой тайной стоянке заговорщиков или преступников. Однако Шак, миссионер Шак за последние два дня никогда не бросил бы товарища в беде и во что бы то ни стало проник бы вовнутрь.

Голову Шака раздирали пополам два совершенно разных человека, но наконец-то они примирились между собой и сошлись на том, что все-таки нужно рискнуть. Вот тут-то и возникла дилемма, которую могла разрешить лишь третья, совершенно независимая персона, до сей поры мирно дремавшая в голове оборванца.

Шансы незаметно проникнуть в дом были один к ста, если не к тысяче. Храбрец Шак фактически подписывал себе смертный приговор, оставалось лишь надеяться на Удачу, которая, может быть, выдаст ему помилование, что в принципе маловероятно. Шак должен был погибнуть, Шак сделал свой выбор и поставил последнюю точку над «i», когда в его голове родился окончательный и безапелляционный приказ «Вперед!».

«Когда живешь жизнью другого человека и мыслишь, как он, то нужно идти до конца и гибнуть именно так, как этот человек и хотел; отважно, глупо, за идею, за деньги, во имя…вопреки…не важно, главное – как он!» – вот так приблизительно звучало одно из основных правил игры в чужую судьбу. Но дело в том, что сейчас в лесу решалось нечто более важное, чем «жить или не жить» одному человеку. Молчавшему до этого момента арбитру в голове шарлатана вдруг стало ясно, что от того, как он сейчас поведет себя, будут зависеть не только жизни Шака и Семиуна, люда из соседних деревень, жителей королевства, но и судьба всего человечества. Самый беспристрастный судья за всю историю мира недолго колебался, а затем принял решение и отменил все без исключения правила.

Густая, грязная, давно нечесанная борода вдруг ожила и стала расти обратно, под кожу; затем тем же самым занялись и волосы на голове, обнажив правильной формы череп; потом сгладились черты лица, и стала постепенно пропадать кожа вместе с мышечной массой. Примерно через десять секунд с начала метаморфозы Шак совсем исчез, а на землю рядом со стоптанными сапогами упали жердь и поистрепавшиеся штаны. Шарлатан пропал, растворился в воздухе, и невидимая субстанция, образовавшаяся вместо него, быстро устремилась к решетке ограды.

Мерно расхаживающий по проторенному пути часовой вдруг застыл, а его рука сама собой, по привычке потянулась к рукояти меча. Мимо проскользнуло что-то незримое, мерзкое и холодное; стылый ветер пронесся, слегка поморозив щеки, и исчез, уступив место привычно теплому воздуху. Наемник немного постоял, а затем пошел дальше, решив, что заболел и его посетил обычный озноб, предвестник кашля, мокрого носа и сводящего с ума жара.

Добравшись до особняка, невидимка подлетел к единственному окну, в котором горел огонь, и осел на стену. Неизвестная науке субстанция прошла сквозь каменную кладку, но не вышла наружу внутри помещения. Она впиталась в нее, как вода занимает пустоты среди волокон губки, и замерла, слегка уплотнив свою форму. Проникать внутрь было бессмысленно, наоборот, здесь, в стене, была самая выгодная наблюдательная позиция: можно видеть и то, что происходит снаружи, и следить за троицей полуночников, сидевших за столом в богато обставленной комнате дорожных апартаментов.