Золото мертвых - Прозоров Александр

— Милый ты мой… — Супруга чуть отступила, пригладила его щеки ладошкой, спохватилась: — Да ты ведь голодный! Видела я, ты к столу и присесть-то не успел. Давай, огурчиков соленых откушай, убоины вяленой. А вечор в новой печи велю мяса стомить. Глянь, какая стоит, крепкая.

— Ой, не до еды мне, милая. Пахом где?

— Да ведь ты сам его куда-то в лес отправил.

— Не вернулся, значит? Плохо. Ладно, подожду…

— Стало быть, покушаешь?

— Не сейчас…

Андрей поднялся на палубу, открыл дверцу в узкую, сходящуюся к задней стене клином, кладовку между бортом и комнатой в носовой надстройке, с тоской полюбовался четырьмя смазанными салом пищалями. Эх, залпом бы, да из четырех стволов… Только причинит ли картечь вред бродячим скелетам или просто между ребрами пролетит? Вот без отрубленной ноги никакой зомби ходить не сможет. Поэтому Зверев выбрал два бердыша, с ними вернулся на причал:

— Левший, держи. С оружием баловать приходилось?

— Токмо с топором и саблей, княже. И рогатиной.

— Ну, так это то же самое. Вот так колоть, вот так рубить, вот так резать, вот так закрываться, — показал Андрей основные способы обращения со своим изобретением. — Понял? Ну, давай, потренируйся пока.

— Никак сюда идут порождения адовы? — ахнула княгиня. — Девки, на судно бегом, в людскую прячьтесь. Идут, Андрей?

— Не должны. Здешние покойники по своим домам потянулись. С ушкуя же никого нет. Стало быть, и брести сюда некому.

— К чему же топоры сии, солнышко мое ясное?

— На всякий случай. Когда вокруг такое творится, ко всему нужно готовым быть.

Он взял бердыш за древко, рубанул им воздух, тут же перехватил под косицей, провел на уровне груди, словно вспарывая чей-то доспех, уколол, ударил подтоком, крутанулся вокруг оси, снова выбросил оружие на всю длину:

— Отлично. И клинок уравновешен, и древко плотно сидит. С таким оружием сам черт не брат. Давай, Левший, попробуй. Прикройся… вперед выброси, с протяжкой, чтобы резало все, чего касается. Вскинь и рубани тут же. Теперь укол. Вперед кончиком лезвия, назад подтоком… Вот видишь, получается.

— На одной ноге много не накрутишься, Андрей Васильевич, — оперся подтоком о землю холоп.

— А я тебя перед трапом поставлю. Там ни отступать, ни крутиться не надо. Просто стой до конца, и вся недолга.

— Андрюша… Может, пока тихо все, покушаешь?

— Трифон, кстати, где? С Пахомом я его не посылал, здесь тоже не вижу.

— Он, Андрей, пару дней после того, как ты его к дереву велел привязать, тут крутился, помогал. Дров, вон, один сколько напилил и наколол. Опосля пропал. Уж не знаю, что и думать. Случилось, верно, что с холопом? Может, зверь дикий напал? Или эти, мертвые, загрызли.

— Знаю я, кто его загрыз, паразита, — сплюнул Зверев. — Пользуется, алкаш, что в последние дни у меня хлопот много было. Совсем про него забыл. Ладно, с колдуном управлюсь — за все сквитаемся. Он у меня до самой смерти про отраву свою забудет.

— Ты так говоришь про него, милый… А вдруг беда с ним? А ты, не зная, с такой ненавистью про него сказываешь. Не сбежал же он. Куды здесь бежать?

— Отчего с ненавистью? С любовью, Полюшка, с любовью. Пить отучу — золото, а не человек будет.

— Это хорошо. Так снеди велеть достать? Коли гречу с салом и мясом вяленым запарить, то совсем как свежее будет… — Княгина хлопнула в ладоши: — Агафья, Софья, куда вы пропали? Кувшины чистые доставайте, крупу, сало… Левший, где у нас крупа и сало?

— Дык, в подвале, матушка. Велишь достать?

— Ой, что это? — Со стороны деревни послышался странный звук — точно лошадиный вопль боли и отчаяния, усиленный стократно. — Ужель еще какое бесовство случилось?

Мужчины, прислушиваясь, крепче сжали бердыши.

Прошло минут пять — ничего не происходило. Княгиня, спохватившись, захлопотала:

— Так ты покушаешь, сокол мой ясный? Мы-то с девками хоть пирогов перехватили. О чем я? Крупа, сало… Левший, чего стоишь?! Неси! И девкам моим покажи, где припасы лежат, дабы впредь сами знали. Левший, чего застыл?

Холоп ее словно не слышал — он вперился круглыми глазами в тропинку, идущую к причалу. По ней, постоянно подпрыгивая, бежал забрызганный кровью и увешанный какими-то склизкими ошметками мужичок в мохнатых штанах и вывернутой наизнанку меховой душегрейке на голое тело. Влажные взлохмаченные волосы украшали куски мха и прошлогодние перепрелые листья. За этим чудищем мчались крестьяне, сжимая в руках косы, вилы с острыми деревянными зубьями, топоры. У некоторых баб имелись серпы и даже кухонные ножи. Возглавлял процессию Фрол, глаза которого горели праведным гневом.