Последний единорог - Бигл Питер Сойер

XIV

Когда море поглотило звездчатые, словно бриллианты, отпечатки следов, ничто уже не говорило ни о том, что здесь были единороги, ни о том, что здесь был замок Короля Хаггарда. Только у Молли в глазах все еще тек, сверкал поток.

"Хорошо, что Она ушла не попрощавшись, – поду мала Молли. – Было бы глупо хотеть, чтобы все окончилось по-другому, и я побуду глупой с минутку, но все же такой конец несомненно лучше. Словно солнечный луч коснулся вдруг ее шеи своим теплом, скользнул по волосам, она обернулась и обхватила руками шею единорога.

– О, ты осталась! – шептала она. – Ты осталась! – В этот момент Молли потеряла голову на столько, что уже собиралась спросить: "А больше ты не уйдешь?" Но Она мягко выскользнула из ее объятий туда, где лежал Принц Лир, чьи синие глаза уже начинали бледнеть. Она стояла над ним так, как стоял он, охраняя Леди Амальтею.

– Она может оживить его, – тихо сказал Шмендрик. – Против единорога бессильна и сама смерть. – Молли внимательно, как не делала уже давно, взглянула на него и увидела, что он, наконец, обрел всю свою силу и свое начало. Она не могла сказать, почему поняла это – от него не исходило неистового сияния; никакие другие признаки, по крайней мере в тот момент, не отличали его от прочих смертных. Это был обычный Шмендрик Маг, и все-таки он был впервые.

Она долго стояла рядом с Принцем Лиром, прежде чем прикоснулась к нему рогом. И пусть все кончилось и кончилось счастливо, во всем ее облике была усталость, а в красоте – печаль, которой никогда раньше не видела Молли. Ей внезапно показалось, что единорог тоскует не о Принце Лире, но об исчезнувшей девушке, которую нельзя вернуть назад, о Леди Амальтее, которая могла бы счастливо жить с Принцем. Она склонила голову, и рог ее застенчиво, как первый поцелуй, коснулся подбородка Лира. Он сел, моргая и улыбаясь чему-то прошедшему. – Отец, – позвал он торопливо, с удивлением. – Отец, я видел сон. – Но вот он заметил единорога, и кровь вновь прилила к его лицу. Он сказал: – Я был мертв.

Она прикоснулась к нему еще раз, на сей раз к сердцу, и рог задержался там на некоторое время. Оба они дрожали, вместо слов Принц Лир протянул к ней руки. Она сказала: – Я помню тебя. Я помню.

– Когда я был мертв… – начал Принц Лир, и Она исчезла. Когда Она взлетела на утес, не шелохнулся ни один камень, не дрогнул ни один куст: Она неслась, словно тень птицы… Когда Она обернулась. подняв переднюю ногу с раздвоенным копытцем, солнечный свет играл на ее боках, голове и шее, нелепо хрупкой для тяжелого рога, и все трое внизу с болью воззвали к ней. Она повернулась и исчезла; но Молли Отрава видела, что зов каждого попал в нее, словно стрела, и пожалела о том, что позвала, еще более, чем хотела, чтобы та вернулась. Принц Лир сказал:

– Как только я увидел ее, я понял, что был мертв. Так было и в тот день, когда с башни отцовского замка я увидел ее в первый раз. – Он взглянул вверх, и у него перехватило дыхание. Таким был единственный вздох скорби о Короле Хаггарде.

– Это сделал я? – прошептал он. – В проклятии говорилось, что это я должен обрушить замок, но я никогда не сделал бы этого. Он не был добр со мною, но лишь потому, что я не был тем, что нужно было ему. Его падение – дело моих рук? Шмендрик ответил:

– Если бы вы не попытались спасти единорога, она никогда бы не победила Красного Быка и не загнала бы его в море. Бык вызвал потоп, освободивший единорогов, и они разрушили замок. Хотели бы вы, чтобы все было иначе?

Принц Лир покачал головой, но ничего не сказал. Молли спросила:

– Но почему Бык бежал от нее? Почему он не бился?

Когда они посмотрели в море, Быка не было видно, хотя он был слишком громаден, чтобы успеть пропасть из вида. Но достиг ли он другого берега или вода наконец утянула вниз даже его громадную тушу, долгое время не знал никто из них; но в этом королевстве его больше не видели.

– Красный Бык никогда не принимает боя, – ответил Шмендрик, – он покоряет, но не бьется.

Он обернулся к Принцу Лиру и положил руку ему на плечо.

– Теперь вы – король, – сказал он. Он прикоснулся и к Молли, произнес или скорее просвистел какое-то слово, и, будто влекомые ветром пушинки одуванчика, все трое перенеслись на вершину утеса. Молли не боялась. Волшебство подхватило ее так мягко, как голос подхватывает песню. Молли чувствовала, что сила магии может стать внезапно свирепой и опасной, но ей было жалко, когда та оставила ее на утесе.