Последний единорог - Бигл Питер Сойер

Тогда Король Лир вновь приказал подать коня, и воины отыскали и оседлали его, для Молли и Шмендрика коней не было. Но когда воины вели коня к королю, увидев изумление в его глазах, они обернулись и обнаружили позади себя еще двух коней: вороного и гнедого, взнузданных и оседланных. Шмендрик взял себе вороного, а гнедого отдал Молли. Сперва она испугалась.

– Они твои? – спросила она. – Ты их сделал? Теперь ты можешь и творить? – Ее изумление отзывалось и в шепоте короля.

– Я нашел их, – отвечал волшебник. – Но под словом "нашел" я понимаю не то, что ты. Не спрашивай меня больше. – Он подсадил ее в седло и взлетел на коня.

Итак, они ехали, а воины шли пешком следом за ними. Никто не оборачивался – ведь позади ничего не было. Через какое-то время Король Лир сказал:

– А странно, вырасти, стать мужчиной в замке, которого теперь нет. Вдруг сделаться королем. Неужели все это на самом деле? Да существую ли я сам? – Шмендрик не отвечал.

Король Лир хотел ехать быстро, но волшебник сдерживал лошадей и выбирал окольные дороги. Когда Король требовал прибавить шагу, Шмендрик напомнил ему о пеших воинах, хотя они чудесным образом не уставали все время пути. Но Молли скоро поняла, что волшебник делает это для того, чтобы Король подольше и повнимательнее посмотрел на свое королевство. К собственному удивлению, она обнаружила, что на него стоило взглянуть.

Ведь медленно, очень медленно, в страну, которая раньше принадлежала Хаггарду, возвращалась весна. Не зная этих краев, об этом трудно было бы догадаться, но Молли видела, что иссушенная земля покрывается дымкой. Приземистые суковатые деревья, которые никогда еще не цвели, словно армия в разведку, выпускали бутоны, что-то начинало журчать в давно иссохших руслах ручьев, а мелкие зверьки уже звали друг друга. Словно ленты переплетались запахи: жухлой травы и черной грязи, меда и каштанов, мяты, сена и гниющих яблоневых сучьев, и даже свет полуденного солнца так нежно пощипывал ноздри, что Молли узнала бы этот запах где угодно. Она ехала рядом со Шмендриком, смотрела на тихие шаги весны и думала, что к ней самой тоже, хоть и поздно, надолго пришла весна.

– Здесь прошли единороги, – шепнула она волшебнику. – В этом ли причина, или в падении Хаггарда, или в уходе Красного Быка? Что же, что произошло?

– Все, – отвечал он, – все сразу. Это не одна весна, а пятьдесят, и исчез не один кошмар и не два, а рассеялись тысяча небольших теней. Подождем и посмотрим. – А обратившись к Лиру, он добавил: – И это не первая весна в этой стране. Когда-то, давно, это была хорошая земля, и чтобы вновь стать такой же, ей нужно немного – настоящего короля. Смотрите, как она расцветает перед вами.

Король Лир молчал… Глядя по пути то направо, то налево, он не мог не заметить, как меняется лицо земли. Цвела даже недоброй памяти долина Хагсгей-та: водосбор, колокольчик, лаванда, люпин, наперстянка и тысячелистник. Избороздившие ее следы Красного Быка уже затягивали мальвы.

Но когда к концу дня они добрались до Хагсгейта, взору их предстала странная и дикая картина. Вспаханные поля были потоптаны и изрыты, в садах и виноградниках не осталось ни единого дерева. Такое разорение мог бы причинить Красный Бык, но Молли показалось, что все напасти, от которых заклятие пятьдесят лет остерегало Хагсгейт, сразу обрушились на город, точно так же, как пятьдесят весен сразу грели остальную землю. Взрытая земля в лучах клонящегося к закату солнца казалась странно серой. Король Лир спокойно спросил: – Что это?

– Едем дальше, ваше величество, – отвечал волшебник, – едем дальше.

Солнце уже садилось, когда, перебравшись через опрокинутые городские ворота, они медленно пробирались по улицам, заваленным досками, пожитками, битым стеклом, обломками стен, оконных рам, дымовых труб, кресел, кухонной утвари, крыш, ванн, кроватей, каминов, туалетных столиков. Все дома в Хагсгейте были разрушены, все, что могло изломаться, было сломано. Город выглядел так, словно на него наступили.

Жители Хагсгейта сидели на своих порогах (там, где их можно было найти) и рассматривали руины.

У них всегда, даже во времена изобилия, был вид бедняков, и казалось, что гибель всего состояния едва ли не принесла им облегчение, и, уж во всяком случае, они не казались обедневшими. Они не замечали Лира, пока он не подъехал к ним и не сказал: – Я – король. Что у вас произошло? – Это было землетрясение, – сонно прошептал один из них, но другой тут же опроверг первого: – Это была буря, норд-ост. Она разметала город в клочья, а ветер грохотал, как копыта. – Третий же настаивал, что над Хагсгейтом пронеслась громадная волна, белая, как цветущий кизил, и тяжелая, как мрамор; волна, поглотившая все богатство хагсгейтцев, но не тронувшая ни одного человека. Король Лир слушал их, мрачно улыбаясь.