Ричард Длинные Руки - фюрст - Орловский Гай Юлий

— Леди Лилионна, — произнес деревянным голосом.

Она присела в низком поклоне, рубашка ее настолько свободная, что я, заглядывая в вырез, увидел даже узор ковра на полу.

— Ваша светлость, — ответила она и улыбнулась так, что на щеках сразу появились две милые ямочки, как и на подбородке.

— Встаньте, леди Лилионна, — сказал я, — гм… видимо, я где-то сглупил… подскажите, где… У меня не было намерения заходить в своем восхищении вашей редкой жизнерадостной красотой и здоровьем… так глубоко. Мне жаль, что вы истолковали именно так… или кто-то вам помог понять мои комплименты именно так…

Сияющая улыбка сбежала с ее милого лица. В глазах сперва появилось непонимание, недоумение, затем губы задрожали, а на щеках проступила бледность.

— Ваша светлость!

— Да, — сказал я с неловкостью, — вам нужно вернуться к себе, леди Лилионна. У меня такой вот обет безбрючия, что люблю Господа нашего и мать его, а также большие корабли и яблочный пирог…

В ее прекрасных крупных глазах заблестели слезы.

— Простите, ваша светлость… я в самом деле… Я очень виновата! Я не оправдала надежд нашей семьи, я все испортила…

Слезы прорвали запруду и побежали по щекам. Она попятилась к двери, не сводя с меня страдальческого взгляда, но едва ее рука коснулась ручки, я спросил:

— А при чем тут семья?.. А ну-ка погоди…

Она послушно остановилась, слезы продолжали бежать по щекам, оставляя мокрые блестящие дорожки. Она рыдала беззвучно, глотая эти сверкающие жемчужины, боялась пошевелиться, испуганная тем, что все не так, как думала, как ей сказали, к чему подготовили, а я подошел ближе, нависая над нею, как утес над ягненком.

— Ваша светлость, — прошептала она.

Руки мои против воли их хозяина взяли ее рубашку за ворот, дернули единственную завязку, и тонкая ткань заскользила вниз, собравшись у наших ног.

Она рыдала, не решаясь согнуться и закрыться, хотя я видел, как ей страшно и как хочется хотя бы обхватить свое нагое тело руками.

Да пошли они все, сказал я себе с яростью. Что хочу, то и делаю!.. Один раз — еще не гей, а так я вообще-то держу себя, ага, держу, даже не вспикиваю…

Я потащил ее к постели, она пошла покорно, все еще с заплаканным лицом и покорными глазами. И легла тихо и безропотно на самом краешке, страшась даже повести глазом в мою сторону.

— Не смущайтесь, леди, — сказал я. — Адам и Ева именно в такой одежде жили в раю, а здесь такая духота, что я и собственную кожу сбросил бы!

Ее голосок едва слышно прошелестел в полутьме:

— Как будет угодно вашей светлости.

— Мне угодно, — сказал я чуть строже, — чтобы вы не сжимались от ужаса. У вас настолько великолепное тело, что я даже не знаю… вообще не могу представить, что хоть одна из здешних женщин может сравниться с вами!

Она чуть повернула голову в мою сторону, глаза в полутьме блестят влажно и загадочно.

— Так что же… вам мешает, ваша светлость?

Я запнулся, чуть не начал рассказывать о своих высоких принципах, ну когда несет, то уже несет, настолько привык с отцом Дитрихом и толкать речи перед лордами, что чуть было не, ага.

— Ничто, — заверил я, — я готов удовлетворить свою разнузданную похоть, изнасиловать вас, моя леди, грубо и смачно… в общем, насладиться, как паук на молодой толстой мухе. И я это сделаю! Чуть позже. Но я лорд и потому сперва хочу знать, что вам сказали ваши благородные и без всякого сомнения целомудреннейшие родители, отправляя в этот вертеп.

Она прошептала:

— Меня убьют…

— Почему?

— Если скажу…

— Несмотря на мою защиту? — спросил я грозно.

Она глубоко вздохнула, сказала совсем тихо:

— Мой отец и мои братья настаивали, чтобы я приняла предложение леди Хорнегильды переехать ко двору. А когда она возжелала навестить отца, они настояли, чтобы я сумела уговорить ее временно заменить ее на троне…

— Ого, — произнес я. — Как им это удалось?

— Они пообещали подарить ей мазь волшебника Ирбигения, — прошептала она.

— Чем она хороша? — спросил я. — Делает невидимым? Позволяет летать? Дает бессмертие?

Она покачала головой.

— Нет, гораздо больше!

— Что же?

— Делает кожу лица молодой, — ответила она восторженным шепотом, — и убирает все морщины! Женщина старится только телом, но его не видно под одеждами, зато лицо остается юным.

Я проговорил в затруднении:

— М-дя, гм… да, наверное, весьма зело… и даже местами обло. И что, они в самом деле отдали?

Она прошептала:

— Да. Как только она представила меня вашей светлости. Они стояли там дальше в проходе, леди Хорнегильда проходила мимо, мой брат передал ей ларец.

Я помолчал, переваривая интересную информацию. Мазь, судя по их отношению, считается весьма ценной. Получена за то, что эта синеглазка с ямочками на щеках займет кресло королевы турнира на недельку. Пустяк, продешевили, если не предполагать, что намереваются получить через эту вот дублершу нечто более важное…

И в самом деле уже в первый же день при дворе, и вот рядом в постели вся из себя голенькая, жаркая, сочная, а другие так и не сумели оказаться на этом ложе, несмотря на все старания и ухищрения.

Возможно, потому, что те другие — простые любительницы, а на эту работает целый штаб… А во дворце везде незримо присутствует группа поддержки.

— Это хорошо, — прошептал я ей в ухо, — что вы мне рассказали. Теперь мы с вами друзья… Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.

— Ваша светлость…

Я сказал жарким шепотом:

— Мужчины смотрят на женщину, как на живительный напиток. Что женщин самих мучит жажда, они замечать не желают. Увы, леди Лилионна, я тоже такой… нормальный.

Барон Альбрехт с утра свеж и бодр, жипон на нем новенький, с иголочки, расшит золотыми нитями, а на груди обязательная золотая цепь с крупным загадочно поблескивающим камнем в серебряной оправе.

Мне показалось, что смотрит на меня как-то не так, что значит, уже осведомлен. Весьма осведомлен. И вообще, думаю, уже весь двор осведомлен, это в интересах определенной группы, борющейся за влияние.

— Ваша милость, — обратился к нему я.

— Ваша светлость, — ответил он с церемонным поклоном.

— Как спалось?

— Как младенцу, — ответил он, как мне почудилось, с некоторым вызовом. — Как безгрешному младенцу!

Я возразил благочестиво:

— Все мы появляемся на этот свет уже отягощенными грехом происхождения от животных предков с их дикими и плотскими инстинктами. Я имею в виду нашу прародительницу Еву, что понесла от этого грязного животного, Змея, от которого родила Каина и Авеля, наших родоначальников!