Креститель - Прозоров Александр

— Это да, — согласился Владимир. — Покой прежний деянием таким не восстановишь. За топоры киевляне взяться могут. Но всё едино, за верность твою выпить хочу. За тебя, боярин!

— Дык, — одним глотком осушив кубок, сказал богатырь, — ведун ведь верно про Перуна и богов молвил. Надобно людям всё это рассказать.

— Как? — раздраженно рыкнул правитель. — На площади такие грамоты не зачитывают. Слушают их все в половину уха. А в другую и не внимают вовсе. Про богов и деяния их волхвы на ушко в святилищах сказывают. И не раз, и не два, а пока все до единого каждое слово не запомнят! А волхвы ныне иное молвят. Молвят, что власть княжеская от бога, а потому правителей русских вече должно избирать. И не само, а кого волхвы предложат. Из людей, богами отмеченных.

— Надо вывернуть всё так, чтобы их старания стали бессмысленны. — Отодвинув опустевший ломоть хлеба, Середин зевнул и погладил себя по животу. — Благодарю тебя, княже, давно меня так вкусно не потчевали.

— Постой, ведун! — спохватился вдруг богатырь. — Ты ведь, вроде, Перуном отмечен был. Молнии метал, шары всякие. Я сам видел! Может, ты к Перуну обратишься? Послушает он тебя, ведун! Как есть послушает! Пущай урезонивает служителей своих, пока я их всех не порубил к мавкам болотным.

— Ой, тяжело, — еще раз искрение похвалил угощение Середин. — А что до Перуна, то я с самого начала сказывал: нет богам особой печали до дел наших, пока что-то их лично не коснется. Что молниями истуканы Велеса пожжены — то еще могли они за обиду меж собой воспринять. А могли и не заметить. Помнишь, как я из гор Аспида вернулся? Пока я Ключ защищал, возле меня и Мара, и Перун на страже стояли. А как улеглось всё — так сгинули оба в тот же миг. Причем миг весьма неподходящий. Забыл ты, как нас с княжичем от татей спасал? Так и здесь. Дары Перуну приносить не вредно. Но рассчитывать нужно на себя.

— А ну, тиун, налей еще вина моему гостю, — присел на лавку князь. — Ты, я слышал, про старания вражьи сказывать начал. Так ты продолжай…

— Обломать волхвов нужно с их идеями, — с поклоном принял тяжелый золотой кубок Олег. — Я так понимаю, что наследники древних родов, много поколений правящие в разных странах, богами отмечены? Иначе как же они так долго власть удерживают? Значит, тебе, князь, надобно жениться на какой-нибудь царевне, царице, али еще ком-то, кто косвенно подтвердит твое княжеское величие, а заодно лишит смысла спихивать тебя с трона или убивать. Ведь жену царского рода так просто в сторонку не отодвинешь, правильно? Она первым кандидатом на власть становится. Волхва вместо нее вряд ли изберут, если совсем глупо себя не вести. Жена будет человеком от прежних слухов отделенным. Может подарки дарить, обещания раздавать, улыбаться всем с ласкою… Да и по совести, ей — первое слово. А коли сын родится, так и вовсе на много поколений вперед святоши задвинуты окажутся. Он-то точно родовитым считаться станет. А кого бояре и вече на стол выбирать станут, ежели между наследником и неведомо кем решать?

— Как тебя зовут, хитрый человеке? — внезапно спросил князь.

— То ведун Олег, княже! — громогласно объявил богатырь. — И слухов про него по Руси немало бродит, принять его у себя и тебе не грех.

— Вижу, не зря принял, — согласился Владимир, возвращаясь на трон. — И теперь имени твоего не забуду, ведун. Слова твои, вижу, дорогого стоят.

Он немного помолчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом кивнул Синеусу:

— Налей гостям еще вина, тиун. Неча его беречь. Пока не для кого. — Он выдернул из стола кинжал, вернул в ножны. Кивнул: — Пожалуй, прав ты, ведун. Коли кость от глаз волховских спрятать, то и город мутить они перестанут. На меня яду вылили — но на жену знатну, на сына не смогут. Известное дело, по жене, равно как и по мужу, кровь родовитая равно считается. Чай, когда прапрадед мой, Рюрик,^[12] стол новгородский из рук деда своего, Гостомысла, принимал, возразить супротив прав его никто не посмел. Супротив сына от знатной княжны возражать волхвы не посмеют. Однако же, на всё это время надобно. И с выбором не ошибиться, и сватовство честь по чести провести, и сына, опять же, еще родить надобно. Удержусь ли так долго на одних варяжских мечах?

— Простите, мужи мудрые, что разговор ваш прерываю, — впервые за день подала голос Пребрана, — но заморилась я с дороги долгой. За угощение знатное спасибо, да токмо после него глаза слипаются. Дозволят ли мне крышу сию покинуть и ночлега себе поискать? А то покамест голову некуда склонить…