Имперские истории - Юрин Денис

«Одним словом, куда ни посмотри, везде… плохо: от Надзорного Совета житья нет, работа не ладится, половина горожан ни с того ни с сего вздумали заболеть, Артур пропал, подопытный сбежал, а тут еще имперская разведка что-то пронюхала! – подытожил свое незавидное положение Убий и, не в силах больше ковыряться в непригодной для потребления еде, отшвырнул ложку. – Радует лишь то, что Намбиниэль давно не появлялся. Других дел, видно, у эльфа по горло, оно и к лучшему. Все сроки прошли, а мне показать ему по-прежнему нечего!»

Мадериус встал из-за стола и, прихватив исписанные мелким почерком черновики, направился было в кабинет, но сильный стук во входную дверь нарушил его планы.

«Наверное, госпоже Форез стало хуже, других тяжелых пациентов у меня сейчас нет, – подумал Убий, по привычке кинувшийся сразу к двери, но вдруг остановился. – А если это стража? Если Лиор все же что-то пронюхала или кто-нибудь из священников опять настрочил донос? Нужно спрятать записи!»

Недолго думая, Мадериус запихнул ворох бумаг под ковер. Основательнее прятать расчеты не было смысла. Если солдаты устроят обыск, то в доме и так полно крамольных вещей. Если же цель ночного визита его работа по «Деминоторесу», то ни священникам, ни университетским ученым все равно было не разобраться в его сбивчивых, отрывистых заметках. Он сам порой не мог вспомнить, как были рассчитаны некоторые цифры и, главное, зачем.

Как всегда, трясясь от страха и осыпая проклятиями головы неугомонных посетителей, продолжавших настойчиво колошматить кулаками по двери, Мадериус спустился вниз, вышел в прихожую и отпер засов. На пороге стояла не стража, а Намбиниэль и еще парочка приближенных к нему эльфов. Последний плюс превратился в минус, Убия ожидал весьма неприятный разговор, возможно, даже последний в его жизни.

Капитан Гилион открыл глаза, вокруг темнота. Последнее, что он помнил, был сильный удар в висок шипованной гардой. До этого была пустота, после этого – тем более. Граф помнил разговор с баронессой, как она взмахнула рукой и отдала приказ к атаке, но сам ход сражения был навсегда стерт из его памяти. В голове остался лишь горький осадок поражения, обида, боль и лютая ненависть к красно-черным мундирам.

Идти против имперской разведки было глупо, он сам подписал себе и своим людям смертный приговор, но ослушаться личного приказа герцога Лоранто он не мог. Главный казначей откуда-то узнал, что в Библиотеку Торалиса в эту ночь проникнет злоумышленник. Отряд Гилиона должен был изловить мерзавца и вместе с похищенным манускриптом доставить к герцогу. Объективные «но» в расчет казначеем не принимались, Лоранто никогда не простил бы своему порученцу, если бы оба приза достались Корвию. Только гибель отряда и его самого могла быть уважительной причиной провала операции. Даже сейчас, когда капитан истекал кровью и беспомощно лежал, заваленный грудой книг, он не мог надеяться на прощение. Только схваченный преступник и добытый манускрипт могли спасти род Гилиона от бесчестья и позора. Граф попытался пошевелить конечностями. Немного болел левый локоть и раскалывалась голова, других повреждений вроде бы не было. Собравшись с силами, Гилион заработал руками, выбираясь из-под завала пыльных томов и ящиков. Вокруг не было ни души, хотя в зале горело несколько десятков факелов. Враги должны были скоро вернуться, забрать разложенные на ступенях мраморной лестницы доспехи, снятые с убитых солдат. Трупов уже не было, от них прихвостни Корвия решили избавиться в первую очередь, а уж только затем увезти в штаб-квартиру трофейное снаряжение. Видимо, после окончания побоища победители уже прочесали зал и добили раненых, иначе они непременно оставили бы в подземелье десяток часовых.

Гилиона охватило непонятное чувство: как будто он умер и возродился в чужом теле. Каждое движение, каждый взмах руки давался офицеру с трудом. Оторвав взгляд от панорамы опустевшего зала, самыми отвратительными деталями которой были огромные лужи запекшейся крови и позабытые могильщиками конечности, офицер наконец-то осмотрел самого себя. Он был без доспехов, в застегнутом наспех мундире рядового гвардейца, без знаков различия и позолоченных эполетов.

Внезапно эмоции навалились на капитана, подавили его и заставили отдаться целиком переживаниям. Гилион закрыл окровавленными ладонями лицо и заплакал, зарыдал навзрыд, как пятилетний мальчишка, потерявший в одночасье всех родных. Его солдат, ставших неотъемлемой частью жизни, его верных боевых товарищей, которых он нещадно мучил муштрой и неоднократно обещался повесить, теперь уже не было в живых. Они думали о нем до последней минуты и пытались спасти, когда бой уже был проигран. Ему уже никогда не доведется узнать, кому из сержантов, капралов, а может, рядовых пришла в голову мысль спрятать его лишенное чувств тело под книгами и отдать свой мундир, в надежде, что раненых солдат не будут добивать. Гвардейцы не знали, не могли знать, с какими омерзительными людьми, с каким безжалостным врагом им пришлось столкнуться. По воле рока его отряд ввязался в войну, в которой не бывает пленных, есть только свидетели – ненужные и опасные. Им было суждено пасть в неравной битве и быть похороненными без воинских почестей и торжественных гимнов, как бездомным бродягам, покоиться где-нибудь в сыром овраге далеко в лесу.