Путь к Порогу - Корнилов Антон

Хотя в характерах своих спутников он разобрался уже давно. Крис, несмотря на все свои познания и умения, был простоват и прям. Если бы ему отпустить погуще бороду да переодеться в простую домотканую рубаху, не отличить было бы от обыкновенного деревенского мужичка. Рах в общем-то тоже создавал впечатление молчаливого простака, но, если поговорить с ним да внимательнее приглядеться, сразу становилось понятно: он далеко не прост и много всякого повидал в своей жизни; наверняка такого, о чем предпочитает не говорить.

К Гербу Кай проникся глубочайшим уважением. Этот крепкий еще седобородый старик знал положительно все и положительно все умел. Даже его суховатая педантичность (взять хотя бы то, что он раз в два дня тщательно подрезал кинжалом свою бороду и волосы) казалась Каю признаком особого достоинства, точно Герб был королевского рода.

Но больше всего Каю нравился Трури. Мальчик прилип к юноше безоглядно доверчиво, наверное, потому, что тот хоть и был настоящим болотником, но все же сохранилась в нем некая слабинка, крохотная трещинка, не затянутая еще мускулатурой зрелости. Трури был ближе Каю. Оттого, должно быть, и наука юноши давалась ему легче. Через две с лишним недели обучения мальчик ориентировался в полной темноте также свободно, как при ярком свете. И Трури понемногу стал переходить к следующей ступени постижения природы звука. Как-то в безымянном лесу он, не сходя с места, тонким свистом приманил пару громадных вепрей и свистом же убил их. Мальчика поразило то, что приносящий смерть свист был совсем неслышен. От него только неприятно вибрировало в ушах…

— Вот пока что, — оставшись довольным демонстрацией, пояснил Трури. — Для начала это то, чему я тебя научу.

Вскоре после этого события они выехали на хорошо утоптанную дорогу, которая привела путников в большой рыбацкий поселок на берегу неширокой, но бурной реки. Кай уже знал, что эта река называется Горша и что, сплавившись вниз по течению, они наконец-то достигнут Туманных Болот.

Поселок назывался Тихая Заводь и никак не соответствовал своему названию, по крайней мере в тот день, когда там оказались болотники. Заводь, положим, наличествовала, но назвать ее Тихой ни у кого бы не повернулся язык. Даже на краю поселка было слышно, как бурлит неистовая Горша. Этот утробный низкий гул не мог заглушить даже разноголосый неутихающий гомон, свист дудок и бой маленьких звонких барабанов с мембранами из высушенных пузырей речной рыбы. В Тихой Заводи второй день гремел праздник Большого Улова.

— Горша кишит рыбой, — объяснил мальчику Герб, когда они подъехали к изукрашенным венками из тростника хижинам, — но в это время вниз по течению спускаются косяки ревунов. Ревуны нерестятся далеко в верховьях, в ущельях Синих гор, там же и достигают зрелости. Когда в ущельях иссякает мелкая рыбешка, которой питаются ревуны, косяки начинают искать новые места обитания, выходят на большую воду, попадают в течение, и… Тут их уже поджидают с сетями и бреднями.

— А почему — ревуны? — спросил Кай. — Они что — ревут?! Рыбы же не разговаривают… То есть не издают звуков, как животные, например.

— Увидишь — поймешь, — улыбнулся Герб. — Спинной плавник этих созданий загибается на манер дудки, и, когда рыбина всплывает на поверхность, из полости плавника выходит вода, и врывается воздух, с таким… забавным звуком.

О диковинной рыбе Кай забыл сразу, как только увидел обитателей поселка. И было отчего: жители Тихой Заводи выглядели не совсем обычно. И мужчины, и женщины были приземисты, сутулы и коротконоги, лица их круглы и бледны настолько, что можно было подумать — солнце неспособно оставить на их коже следы загара. Огромные глаза, казалось лишенные век, влажно поблескивали, а кисти рук поражали несоразмерной величиной.

— А чего они такие?.. — прошептал мальчик, безотчетно прижавшись к старику.

Герб усмехнулся:

— Говорят, когда-то давным-давно здесь жил отшельник. Ловил себе рыбу, выращивал ячмень, пек лепешки… Пропитания в этих краях хватает. Жил-поживал… да и сошелся с ундиной, обитавшей неподалеку. У них пошли дети, а у тех детей — свои дети. А потом на этом месте вырос поселок.

Кай долго молчал, о чем-то напряженно думая.

— Они — люди? — задал он вопрос.

— Они — люди, — спокойно подтвердил Герб. — В их жилах течет кровь далеких предков — нечеловеческих тварей, но в этом случае кровь человека победила. За всю долгую историю поселка не было никогда такого, чтобы жители Тихой Заводи причинили кому-нибудь вред. У здешних мужчин нет даже оружия, кроме рыбацких острог. Им не с кем сражаться. В Тихой Заводи свои сказания, свои песни и свои обычаи. Они сознают, что не такие, как все, и считают это не гордостью своей, а тяжким грузом. Долгими годами мирного труда и тихой жизни здешние жители заслужили право быть людьми. Говорят, что все чаще и чаще у них рождаются дети, в облике которых нет ничего необычного. Это, я думаю, связано с тем, что, хотя сушей пройти сюда трудно, Горша, которая у Синих гор отходит от судоходной Нарьи, время от времени доставляет в Тихую Заводь новую кровь. Человеческую кровь. Да и здесь неподалеку хутора кое-где есть. Понимаешь? Кай кивнул.

— Тогда — пока мы расседлаем коней — сбегай к ярмарочным палаткам и купи горшок цветочного меда. — Старик сунул мальчику в руку медную монетку.

Кай припустил было к палаткам — туда, откуда доносилась веселая музыка и то и дело взлетали к синему небу задорные припевки, но его негромким свистом окликнул Трури. Мальчик оглянулся, и юноша подмигнул ему. И тут же отвернулся к своему коню. «Чего это он?» — подумал было Кай и вдруг сообразил…

Обратно он прибежал довольно скоро — болотники еще не сняли все тюки. Герб стоял у одной из хижин, разговаривая с лупоглазым хозяином. Очевидно, договаривался насчет ночлега. Кай подошел к ним.

— Это цветочный, — сказал он, протягивая Гербу глиняный горшок. — За древесный просят дешевле, но в этом году он явно не удался. Разве что липовый. Рыбу здесь отдают почти даром: на медную монетку можно купить два десятка длиннохвостиков и десяток усачей. Или пять полосатиков и пару больших голованов. Сушеная рыба чуть дороже и почти равняется в цене с копченой. Только здесь коптят холодным дымом, горячим дымом никто не коптит. А вот кукурузные лепешки дороговаты, но это потому, что ярмарка, а в обычные дни они стоят столько же, сколько везде…

Кай говорил долго, почти вдвое дольше того времени, в течение которого находился меж палаток. Трури, освободившись, тоже подошел.

— Рукки недавно поколотил Игги за то, что тот в его отсутствие наведывался в его хижину к молодой жене. Катти Невезучий вчера запутался в своей сетке и чуть не потонул, — продолжал Кай. — А Инни Длинные Руки после праздника будут прилюдно сечь за то, что он опять выбирал рыбу из чужих сетей. У Криворотой Одди родилась тройня, и старейшины расценили это как добрый знак… Ты был прав, здесь мало чего случается. А ревуны действительно диковинные рыбы, — закончил Кай. — Из их плавников дудки делают. А еще говорят, с утра стояли три жаровни, на которых жарили нарезанное соломкой филе ревунов и раздавали бесплатно каждому желающему по маленькому кусочку. Завтра утром тоже жаровни поставят.