Царская дыба - Прозоров Александр

Нислав, хорошо сознавая, что находится на службе и отправляется в столицу, надел поверх новенькой косоворотки с вышитым Матреной цветком на плече свой видавший виды бронежилет, забил кармашки самодельного патронташа зарядами с крупнокалиберным жребием и до блеска отдраил ствол пищали. За спину закинул бердыш, широкий полумесяц которого и без того сверкал, как вечерняя луна. И только Росин, не испытывая от предстоящего путешествия особого восторга, оделся так же, как работал: самодельные поршни, суконные штаны, да простая полотняная рубаха. Командирские часы свои он оставил в поселке, дабы хитрым устройством москвичей не смущать, а меч и нож повесил на ремень только по настоянию опричника.

Путники поднялись на две версты вверх по течению, вброд пересекли Рыденку, затем лесной приболоченной тропой дикого зверья и бродяг-коробейников двинулись прямо к торфяному озеру Тигода, и за него, к деревеньке торфокопальщиков Кересть. Этот небольшой переход в двадцать верст занял время почти до полудня, Зато от Керести до самого Новагорода шел уже накатанный широкий тракт.

Не желая показывать лишним глазам взятого под стражу боярина, торговый город Зализа обогнул, выйдя на главную проезжую магистраль Руси возле Воробейки, где и потребовал от раскрасневшегося возле пышущего жаром самовара смотрителя подорожную. Вид черной рясы государева человека, бердышника за его спиной и магические слова: «Государево дело» заставили упитанного бородача забегать, как после солидного бакшиша, и вскоре всадники, оставив усталых скакунов на казенной конюшне, помчались дальше на перекладных.

До сумерек они успели проскочить два яма, остановившись на ночлег в третьем. Дорожные станции на московском тракте, не в пример псковской дороге, размером были с хорошую деревню: обширные конюшни вмещали до трех сотен лошадей, ночлежный дом в два жилья немногим уступал неприступной крепости Копорье, для кухни ежедневно закалывали свиней и бычков целыми стадами, дымили очагами своя кузня, коптильня. Обширные склады наполняли горы овса, ржи, ячменя, а сенные скирды поднимались высотой с сам дом.

— Думаю, — усмехнулся, спешиваясь, Зализа, — чтобы отбить у лифляндцев да жмудинов охоту Русь воевать, им хоть один раз дорожный ям увидеть надобно. Они такие путевые станции за крепости али города считают, а у нас и оборонять подобную мелочь воеводы поленятся. Да только не дойти им ни в жисть ни до одной русской проезжей дороги. Ноги коротки.

Кормили на станции сытно и обильно, но без разносолов: каша с мясом, рыбка вареная, хмельной мед для крепкого сна. Пост Господь путникам прощает, а потому и скоромных блюд в трапезной не предусматривалось. Спать, правда, уложили в одну комнату, да еще на слежавшиеся травяные тюфяки, которые и пахли кисло, и комками в ребра давили. Зато клопы, про которых так часто поминали бывалые путешественники, никого тревожить не посмели — видать, помимо сена, в постели щедро добавляли пижму и горькую полынь.

Хотя, может быть, комковатые тюфяки делались смотрителями специально — потому как залеживаться в яме путникам не захотелось, и ранним утром, наскоро перекусив, пока конюхи седлали им лошадей, путники отправились дальше.

Зализа, более-менее знакомый с ямской службой, гнал скакунов нещадно, потому, как когда они уже начинали ронять пену изо рта, на дороге обнаруживалась новая станция. Путники спешивались, разминали ноги и спины, помахивали руками — тем временем их седла и сумки перекидывались на свежих лошадей, и вскоре они опять, яростно втаптывая копытами лежалую пыль, неслись дальше. Восемь станций, триста с гаком верст, один день пути — и впереди показались богатые подмосковные селенья.

Столица никак не вмещалась в отведенные ей стены, и сколько ни строй государь новые валы, ни раскидывай округ китай-города, ни дозволяй монастырям расширять дворы и заниматься мирскими делами, а все равно не хватало места разрастающимся округ Москвы мануфактурам, обширным кузням, литейным и пушкарским дворам. Приближение города издалека ощущалось по запаху дыма, по низкому повсеместному гулу работающих мельниц, стучащих молотов и печатных станков, горящих горнов и очагов. Истоптанная миллионами ног и копыт дорога расширилась до доброго десятка саженей, и все равно по ней было не протолкнуться из-за множества ползущих к городу и от города повозок, мычащих коровьих стад и жалобно блеющих овечьих отар, обреченно хрюкающих кабанчиков, набравших, на свою беду, хороший вес. Редким богатым боярским каретам приходилось ехать в сопровождении немалых конных отрядов пышно разодетой дворни, палками и кнутами прокладывающих свободный путь своему господину.