Медный страж - Прозоров Александр

— Не появятся, боярин! — гордо вскинулся Будута, разглядывая рассеченный стрелой от пояса до самого низа подол тегиляя. — Вона, как мы им дали! До света ныне бояться будут!

Олег только хмыкнул в ответ — и оказался прав. До сумерек торки налетали еще три раза, теряя скакунов и людей, расстреливая десятки тысяч стрел, спасаясь от встречных атак, причем не всегда успешно. Два-три десятка коней с перекинутыми через седла мертвыми степняками дружинники все-таки привели. Но все, чего смогли добиться поганые — это задержать движение колонны на полчаса-час, пока пешие воины меняли раненых или убитых коней на свежих из заводного табуна.

Тем не менее, вместо традиционного пира князь Гавриил созвал вечером военный совет, состоящий, впрочем, из завсегдатаев всех пиршеств: воевода Дубовей, трое попов с постными лицами, трое любимых княжеских богатырей, молчаливых, но одним своим видом способных усмирить самого ярого задиру, десяток родовитых бояр — за каждым из них стояло не меньше сотни вооруженных холопов, — пятеро дружинных тысяцких и два десятка сотников. Воеводу и нескольких сотников Олег еще помнил после прошлого своего приезда в Муром, но остальных не знал, а потому предпочел помалкивать, присев за спинами воинов на чурбачок недалеко от входа в шатер. Кроме него, в походных княжеских хоромах сидели только двое: сам князь на резном складном табурете да птица Сирин на его родовом вымпеле. Впрочем, ныне при дворе птицу сию предпочитали называть Фениксом.

— Рубить надобно нехристей! — горячо доказывал князю молодой, с еще только пробивающейся бородкой воин. Судя по тяжелой золотой цепи на шее, нескольким массивным перстням и кровавому бархатному подбою бобровой епанчи — боярин не из последних. — Ныне каждый узреть мог: ако цыплята от коршуна, поганые от нас разбегались, ако неразумные овцы пред клыками волчьими, падали! Гнать их надобно, обрушиться дланью господней, да и побить всех единым махом, дабы и помыслить не могли противиться воле твоей, княже. Одолеем торков в горячей сече — славу себе добудем великую, а тебе, князь Муромский, победу.

— Где ты их в степи-то сыщешь, боярин Александр? — недоверчиво покачал головой воевода. — Они ведь — как ветер. Вроде и рядом он завсегда, да ни в жизть не поймаешь.

— За день четыре раза торки обернулись. Стало быть, и лагерь их недалече, час пути на рысях, не более. Дай мне пару тысяч, княже, и я тебе до вечера привезу голову их хана и весь обоз походный…

— Да не лагерь там, а сани со стрелами, — не выдержав, вмешался Олег. — Бросят степняки сани эти не жалеючи, и гоняйся за ними неведомо где. Неужели непонятно: заманивают они нас, с пути сбить хотят, заставляют в догонялки бесполезные играть…

Середин поспешно встал, пока его не попрекнули столь грубой невежливостью.

— А, это ты, боярин? — вскинул голову князь. — Как же, как же, поминали тебя намедни за службу честную. Так каково мнение твое о набегах торкских?

— Я с тобой не ради славы ратной пошел, княже, — придвинулся ближе ведун, раздвигая сотников плечом, — а ради мести. Мести за сотни товарищей моих, что обманом в рабство были проданы. Коли на рать торкскую повернешь — разбегутся они, трусость степняков всем известна. Славу получишь, князь, да ничего более. Опять разбойничать торки станут, кровушку русскую проливать, холопов твоих в неволю угонять. Не славу искать нужно, а логово народца поганого. Выжечь его начисто, как язву гнилую, и дело с концом. Донесли ведь люди торговые, где торки город свой прячут. Вот на него идти и надобно! Захотят остановить: пусть на пути встают, грудью заслоняют. А стрелы пускать любой сайгак может, не след на это внимания обращать.

— Не русское это дело — с бабами да детьми воевать! — возмутился боярин. — Нашему духу потребно в чистом поле с силой воинской схлестнуться, а не к чужим сундукам тащиться, от вызовов ратных хоронясь.

— Вестимо, боярину Александру ведомо, что я токмо левой рукой ныне биться способен, — спокойно произнес Олег, — коли он прилюдно трусливой нерусью меня называть отваживается. Однако же с подобным молокососом я и одной левой управлюсь, коли князь спор божьим судом разрешить дозволит.

— Я ради такого дела клятву принесу правую руку в споре нашем не применять! — заносчиво выкрикнул юный боярин.

— Нет в том нужды, — неожиданно пригладил широкую бороду воевода. — Пока гость наш немощен, я за него в суде божьем выступить готов.