Слово воина - Прозоров Александр

— Благодарим тебя, путник, за спасение. Промысел Господа привел тебя в нашу деревню в этот печальный день. Вот, прими благодарность нашу. Собрали, что у кого есть. Серебро, кубок ригиновский, кувшины персидские, блюдо древнее. Чем можем, тем и кланяемся. Коней и добро хазарское мы собрали, у кладбища привязаны.

— Как обошлось-то все это вам, христиане? — поинтересовался ведун.

— Алексея Низкорукого зарубили, — пожаловались селяне. — Павлика, сына Владимирского, тоже убили. Девок опозорили, почитай, всех — хорошо хоть, целы остались. Скотину напугали, трех свиней зарезали, кур затоптали. Кабы не ты, вовсе беда бы случилась.

— Это понятно… — поднялся Середин, посмотрел в сторону кладбища, на навьюченных коней. — Вы мечи-то себе оставить не хотите? На случай, если хазары опять налетят?

— Мы, путник, к оружию непривычные. Кабы хотели бы, давно бы в дружину княжескую подались али к боярам каким богатым, — перекрестился старший из крестьян. — Наше дело землю пахать, хлеб да репу сажать. А с ворогом биться — дело княжеское. Мы ему за то оброк платим. Токмо не управляется ноне с делом своим князь. Который раз хазары окрест города шастают. Мы об этом годе дважды ужо в лесных схронах отсиживались. Да токмо, сам видишь, не убереглись. Все в руке Божьей. Мыслим с мужиками, не станем более на поругание поганым оставаться. Как хлеб сожнем, уйдем на север, к Ростову. Туда, сказывают, степняки не захаживали.

— Если все в руке Божьей, — не удержался ведун, — зачем уходить? Бог захочет — и здесь спасет. Не захочет — хоть на полюсе дотянется.

— Береженого Бог бережет, путник, — покачал головой крестьянин. — Мы лучше уйдем…

«Ну, вот, — подумал Середин. — И поедет к сердцу Руси христианская отрава. Правда, эти покорные телята хотя бы капища рушить не станут и чужих идолов рубить. А может, и сами образумятся, вернутся к вере истинной. Землю-мать свою любить станут, а не бога чужого, небесного».

— Вот что я вам скажу, — вздохнул Олег. — Давайте-ка, мешок свой заберите, вам он нужнее будет. Коней половину от вьюков освободите да себе оставьте. А оружие и упряжь хазарскую на остальных перекиньте. Уж придумаю я чего-нибудь с этим барахлом.

Ведун вернулся к свинине, не торопясь доел окорок, ощутив в желудке приятную сытость, потом направился к возящимся со скакунами крестьянам:

— Ну, что тут у вас?

Стараниями селян в распоряжении Середина осталось одиннадцать коней, увешанных оружием так, словно ведун намеревался снарядить для личных целей целую армию. Наиболее комично смотрелись седла, коих на каждой лошадиной спине имелось целых два. Плюс мешки, торбы, ремни, веревки…

Олег понял, что влип. Разбираться со всем добром, разгружать и нагружать эту кавалькаду на привалах, пасти лошадей, задавать им овса — никаких рук не хватит! Избавляться требовалось от столь громоздкого и хлопотливого груза, и чем скорее — тем лучше.

— А скажите, мужики, — поинтересовался он. — Город какой торговый тут поблизости есть?

— А как же, — удивились крестьяне. — Знамо, есть. До Мурома, почитай, всего двадцать верст!

«Сорок километров, — щелкнуло у Середина в голове. — За день можно успеть, если нигде не задерживаться».

— Коли так, — сказал он вслух, — то спасибо вам всем за доброту и ласку, хорошего вам урожая и доброго пути. А мне пора.

Погань

Предместья Мурома радости подъезжающему путнику не внушали. Дважды на своем пути Олег встречал опустевшие поселки, в которых не лаяли собаки, не мычали коровы, не смеялись дети. Только пустые срубы с дверьми, печально свисающими на ременных петлях, темные глазницы окон, безвольно просевшие сараи и хлева, покосившиеся изгороди и плетни, заплесневелые крыши. Возвышались огромными кипами никому более не нужные стога, покачивались одноногие деревянные журавли у колодцев. Только черные вороны рассиживались на печных трубах, с жадным интересом поглядывая на странника: а ну, и он сейчас завалится набок, истекая кровью? И можно будет снова вдосталь набить брюхо свежим мясом, покружиться, каркая, в небесной вышине, подкопить жирок в преддверии близких заморозков.

— Не дождетесь, — буркнул Олег, без всякой телепатии читая их мысли.

Вокруг деревень стояли хлеба. Точнее, уже осыпались. Колосья роняли в сухую землю никем не востребованный урожай, готовясь укрыть его на зиму своими стеблями, вдоль леса сворачивалась в огромные кочаны капуста, поникали листьями свекла и репа. Не будет никому из них ныне теплых погребов и прощальной бани в жаркой русской печи, прежде чем попасть на семейный стол.