Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля - Фрай Макс

Да, если я его и не придумал, то выбрал его все равно я, я сам.

Или все-таки придумал?

Вы помните, я привык мухлевать с рыцарями. Но с Томасой этот номер не прошел. Настолько она была настоящая, что и рыцари вокруг нее могли быть только самыми настоящими. Никаких подделок. Все в этой истории и в этом мире было безобманное, подлинное до... до последнего червя. Я скоро понял, что придется говорить правду и только правду. Я не первый год топчу клаву, я вижу, когда фальшь и отсебятина - а это в моем понимании синонимы - овладевают текстом и высасывают из него всю живую кровь. Но я, повторюсь, не первый год... Я умею обходить такие ловушки. Говорить только правду - не значит говорить ее всю. Невозможно избавиться от червей? Забудем о них. Позаботимся об остальном.

Я придумал - или нашел - младшего отпрыска знатного, но обедневшего рода и отправил его в монастырь еще подростком, на послушание с перспективой пострига. Это был бенедиктинский монастырь. Мальчика научили читать, писать - кстати, очень красиво - и петь псалмы. Мальчик был уже готов совершить решающий шаг, почти гарантированно вычеркивающий его из генофонда... но тут один за другим погибли его отец и трое, нет, лучше четверо старших братьев, а следом от горя скончалась мать.

Как вы думаете, сколько дней после этого я ходил небритым, просто потому что мне было стыдно смотреть на себя в зеркало?

Зато какого жениха я обеспечил моей возлюбленной! И тебе рыцарь, и вежества хоть в какой-то мере не чужд.

И я стал бойко излагать незамысловатую фабулу. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Их души потянулись друг к другу. Оба сироты, они искали друг в друге утешения, а обрели страсть. И все такое. Конечно, в событиях участвовали несколько соперников, одним из которых была нужна сама Томаса, другим - замок и земельные владения, а третьих одинаково влекло и то и другое. Были и соперницы, потому что Адальберто был и в самом деле чрезвычайно привлекателен. Уж я не поскупился, вкладывая в него все свои тайные мечты о совершенном себе.

Я писал о внезапно возникавших препятствиях и преодолении их, о предприимчивости и отваге жениха, о верности Томасы...

Тут-то она мне и приснилась.

- Да, - сказала она. - Он милее их всех, и я с радостью пойду за него - мне не из чего выбирать. Я буду ему верной супругой, преданным другом и заботливой матерью его детям. Но не заставляй меня лгать, не вынуждай меня лгать самой себе. Это не мои слова - те, что я шепчу наедине с собой. Чуждая сила заставляет меня произносить их, но это не мое. Сегодня я долго не могла заснуть, размышляя о том, чья же это тайная власть неволит меня. Кто принуждает меня думать то, чего я не думаю, говорить о чувствах, которых во мне нет и следа? Сьер Арауский приятен и даже... мил... и не противен мне. Нет, не противен. Но это все, что у меня есть для него. Для других - и этого нет. Я пойду за него. Но я его не люблю. Чьи же это слова, такие нежные и грустные, такие волнующие? Кто говорит моими устами, чей голос звучит в моей голове?

Я думала об этом почти до рассвета. И мне приснился ты. Кто ты, я не знаю, но уверена: ты связан со всем этим, ты имеешь власть. Не заставляй меня лгать самой себе. Я готова отказаться от свободы и надежды на счастье, но не заставляй меня отказаться от себя самой!

И знаете, что я решил тогда?

Что нужно как можно быстрее закончить проклятый роман, отправить его издателю и хорошенько отдохнуть. С женщинами. Чтобы мозги встали на место.

То есть я решил отодвинуть главное - помните масштаб, да? - я решил его отодвинуть, расчистить обзор. Не люблю, когда нет выбора. Я только одного не учел: если эту махину толкать и раскачивать, она действительно может сдвинуться. Только неизвестно, в какую сторону. Вот в чем вопрос, как говаривал один принц. Он плохо кончил.

Я начал отдыхать, не дожидаясь окончания романа, я стал водить в дом женщин. Хороших. Действительно хороших, порядочных женщин. В наше время они и есть порядочные. Они не виноваты. У них у всех был единственный общий недостаток, и я не буду его называть - вы сами догадались.

А Томаса тем временем, принуждаемая моей авторской волей, шептала в уединении слова любви, которой не чувствовала. Она не плакала. Но лицо ее день ото дня становилось все жестче, взгляд - упрямее. Она снилась мне еще несколько раз за тот кошмарный месяц, но разговаривать не пожелала. Видимо, ее затягивало в мои сны против ее воли, и она покидала их, словно бы хлопнув дверью. По утрам у меня жестоко болела голова.