Паника-upgrade. Брат Бога - Мазин Александр

Анк вспоминал Соединение Имен. Последнее из тех, что открылись ему. Последнее… И неудавшееся.

…Жар земли, ищущие пальцы Тьмы поднимались из жидкого дымного нутра, тянулись ввысь к взывающему сыну Древней…

– …Я иду! – третий раз выкрикнул Анк. И, вскинув огромные руки:

– О! А-анкэ! Я иду!

…Руки Тьмы почти коснулись его крохотных рук, когда палец Бога-Солнца воткнулся в затылок Анка, испепелив выступающий шип его костного гребня.

Рот-щель беззвучно распахнулся, огненный Палец вышел из него и ушел туда, вниз, в дымную глубину кратера, унося прямо в гнездилище Тьмы огненное естество Анка. Лишь пустая оболочка, мертвая застывшая скорлупа, осталась на вершине горы. Твердая как камень, подобная камню, она наконец стала камнем.

А Палец Бога-Солнца уже вбуравился в плоть Земли, раздвигая ее, как Имя Анка должно было раздвинуть, разорвать – и соединить Имя той, с кем он был разлучен тысячи лет назад.

Анк нынешний чувствовал, как мечется Госпожа, как силится избавить себя от стрелы Смеющегося Бога. Бога, сотворенного помыслами ничтожных Детей Дыма из искаженной сути самого Анка и растворенной в Хаосе силы Госпожи.

Солнечный жар, который когда-то принадлежал Анку и который отнял у него Смеющийся Бог (так же, как это делали до него другие Искажения Истинной Сути), более не повиновался Анку. Собственная боль, боль Земли, боль Госпожи обратили волю Анка в агонизирующий вихрь…

А Палец Смеющегося Бога погружался всё глубже и глубже, разрывая не только подвижный покров Силы, но и само вещество, с божественным беспощадным равнодушием смешивая материю с нежной сущностью Анка…

Но погибая, Тот-Кого-Изгнали, все-таки сумел отомстить. Живой огонь стал мертвым. Анк стал Ишфетту.

С утробным гулом вздрогнула гора. Тело-скорлупа, крохотная песчинка над отверстым огненным чревом, качнулась и, сорвавшись, крутясь, полетела вниз, навстречу оглушительному свисту подземного газа, навстречу лопнувшей пленке засохшей лавы. И канула там, в единый миг обратившись в прах и пепел.

А отверстое жерло полыхнуло огнем, выплюнуло заряд раскаленных добела каменных глыб в жадное небо. Черное облако пепла закрыло лик Бога-Солнца, спасая, освобождая истерзанную плоть Госпожи. И она ушла вглубь – залечивать рану под нарастающие судороги земли. Вот уже край вершины рухнул внутрь и выплеснулся красным языком лавы. И еще одним. А раскаленное облако, застлавшее чудесную синь неба, с кажущейся неторопливостью поползло в сторону моря. Тень его обогнала пылающие реки, уже поджегшие лес и испепелившие виноградники вместе с возделывающими их Детьми Дыма, и стремительно растеклась по крышам и улочкам, накрыла слепленные из глины хижины и мраморные дворцы ложных богов… Богов, не способных спасти тех, кто их создал, от ядовитого дыхания Ишфетту и поцелуев раскаленного пепла.

Время остановилось, и наступила ночь.

Анк вернулся в настоящее. Боль прошлого истаяла. Но вместе с ней истаяла и память о могучей силе, на краткий миг соединившей его и Госпожу.

Всё повторится. И всё – будет. Потому что нет больше Порождений. Нынешние Дети Дыма не способны напитать их силой. Искра, вложенная в них создателем, почти угасла.

А это значит, что никто не сможет помешать Соединению Имен. И мир Древних возродится!

Глава вторая

ЛИНИЯ НАСТОЯЩЕГО

Тенгиз был разбужен задолго до рассвета. Разбужен прикосновением гладких рук, протиснувшихся между его спиной и ложем из мягкой, вкусно пахнущей травы. Ложем, которое он соорудил для себя и Лоры под сенью толстой лохматой ветви, протянувшейся на добрых двадцать шагов от мощного ствола.

Тенгиз проснулся, когда эти руки уже подняли его и прижали к горячей упругой груди.

Тенгиз вскрикнул.

Это был непроизвольный возглас неожиданно разбуженного человека. Не потому, что он хотел позвать на помощь, – от неожиданности.

Если бы его похитительница вместе со своей «добычей» немедленно покинула место ночлега людей, всё произошло бы по ее желанию. Вернее, по желанию повелевающей ею.

Но Мякоть Жемчужницы была Древней. Поэтому относилась к Детям Дыма, как фермер – к курицам во дворе. Выбрать ту, что пожирнее, – и наплевать на остальных, кудахчущих у ног.

Прижимая к себе Дающего Семя, Мякоть Жемчужницы наслаждалась прикосновением его прохладной кожи к своей груди.