Стрекоза второго шанса - Емец Дмитрий

Официантка напряглась глазами, проверяя, чтобы парочка не унесла с собой солонку, стул или репродукцию со стены. А то мало ли… Приличный вид еще не гарантия приличного поведения!

– Вы изменились, – внезапно сказала Лиана.

– Почему?

– Вы сегодня улыбнулись два раза. Даже три.

– Раньше я разве не улыбался?

– Раньше вы скалились. В лучшем случае это можно было назвать судорогами лицевых мышц, – сказала Лиана. Как женщина, она порой позволяла себе то, за что мужчина поплатился бы головой.

Долбушин простился со своей заместительницей и покатил чемодан к метро. В квартиру Мамаси он вошел тихо, прокрался на кухню и, убедившись, что на ней никого нет, открыл чемодан. Кроме денег, в чемодане лежали шнеппер с десятью зарядами к нему, мобильный телефон и аптечка. Лиана Григорьева любила предусматривать все мелочи. Долбушин вытащил шнеппер и телефон, несколько пачек денег сунул в карман, а остальное вместе с чемоданом затолкал под стол. Потом столь же тихо приоткрыл дверь комнаты. Эля ползала на четвереньках по ковру, часто заглядывая под него и громко говоря: «У-у!» Она была уверена, что под ковром кто-то прячется и хотела это существо напугать. Мамася правила рукопись, изредка закрывая глаза и массируя усталые веки.

– Жаль: не ломом!.. Роман закончился бы быстрее! Интересно, им когда-нибудь надоест нанимать на переводы студентов? Хотя студентам, конечно, можно не платить. И вообще никому можно не платить. Если человеку нравится писать, он будет писать и бесплатно, – пробормотала Мамася, исправляя «предмет женского туалета» на веер. Первый же абзац она вообще трогать не стала, только лениво вычеркнула слово «распустившаяся».

Долбушин остановился в дверях и долго смотрел на Мамасю и Элю, счастливых своей неспешной деятельностью. Его лицо было непроницаемым, но глаза отогрелись. Долбушин сам по себе был человек нерадостный, поэтому с такой охотой согревался чужой радостью. Любил, когда его окружают люди веселые и счастливые. Тогда и ему перепадал отраженный от них свет. Быть может, по этой причине ему так не хватало дочери. Аня всегда была сокровищницей восторгов и эмоций.

Долбушин порой думал об этом. Когда у человека не получается быть счастливым, он изо всех сил притворяется, что ему нравится быть циничным. Счастливый же человек счастлив всегда, несмотря ни на что.

Первым Долбушина заметила Эля. Издала радостное восклицание, но подбегать к нему не стала. На чаше ее внутренних весов Мамася раз и навсегда перетянула Долбушина. Он замечал это и порой сердито сдвигал брови, пытаясь что-то решить для себя. После Эли Долбушина обнаружила и Мамася, посмотрев на него поверх рукописи.

– Добрый день! Гуляли?

– Я, наверное, уезжаю, – сказал Долбушин.

– «Наверное» – плеоназм, тормозит действие. Лучше: «Я уезжаю», – отозвалась Мамася, существуя в редакторских мирах.

Долбушин смотрел на нее и улыбался. До Мамаси запоздало дошло, что слова могут иметь не только стилистический, но и семантический смысл. Совсем недавно она нетерпеливо ждала, пока эти непонятные люди оставят ее в покое, теперь же была сбита с толку. Тревожно вскинула голову.

– Минуту! Кто уезжает? Куда? Зачем? Я не понимаю!

– Я должен, – терпеливо повторил Долбушин.

Мамася оглянулась на Элю, прося ее о помощи. Однако Эля не спешила помогать. Перестав кричать «У-у!» под ковер, она где-то раздобыла маникюрные ножницы и отстригала от тапки розочку. Мамася пасмурно подумала, что и сама давно собиралась это сделать. Правда, засовывать розочку в цветочный горшок и поливать ее чаем она не планировала.