Стоунхендж - Никитин Юрий Александрович

- В Египте мы знаем игру в кости, хотя правила, наверное, другие.

Темис поднял кубок, открывая три кости.

- Шестерка, тройка, двойка, могло быть и хуже. Правило простое выигрывает тот, у кого больше. Самый лучший ход, Афродитин, - три шестерки; худший, собачий, - три единицы. Сыграем?

Но прежде чем Интеб успел ответить, он понял, что царь Атлас обратился к нему, и египтянин повернулся к царю столь же поспешно, как это сделал бы всякий в этой палате.

- А теперь скажи, дорогой мой Интеб, случалось ли тебе видеть пса шелудивее этого?

Интеб поглядел на пленника, стоявшего перед Атласом. На его руках и ногах были деревянные колодки. Избитый, грязный, окровавленный, нагой... не человек, останки человека. Эсон, сын Перимеда, микенский царевич.

Весь вечер Интеб готовил себя к этому мгновению. Тот единственный взгляд на Эсона, о котором не ведал Атлас, дал понять египтянину, что его ждет. Он понимал, что Атлас не сумеет справиться с искушением, царь захочет показать гостю этого пленника. Интеб не мог не знать его, лишь недавно покинув город. И потому Интеб не поддался чувствам, отвечал взвешенно и обдуманно. Он окинул Эсона взглядом с ног до головы, и выражение на лице его не переменилось.

- Похоже, это Эсон, сын Перимеда. Но по каким же причинам, великий Атлас, с этим благородным человеком обходятся таким образом?

Улыбка исчезла с уст Атласа, на лице его была написана холодная злоба. Все разговоры разом стихли. Подобно ядовитой змее, царь не отрываясь глядел на Интеба. Египтянин отвечал ему бестрепетным взором.

Пусть Атлас - царь Атлантиды, ее самодержец, но и он, Интеб-египтянин, послан сюда самим фараоном с дарами дружбы... Об этом можно напомнить. Египет в мире с Микенами и с Атлантидой, он выше того, что разделяет сейчас оба царства. Атлас не сразу осознал это и помедлил с ответом. С первым же словом улыбка возвратилась на его уста. Но в глазах царя... в глазах темным пламенем горела холодная ненависть.

- Благородный? Что ж, и петух благороден на верхушке кучи навоза. Для нас, атлантов, мой маленький египтянин, он просто ничто. К тому же этот молодец принадлежит к тому самому вздорному горскому племени, о котором мы только что говорили.

- Ты... здесь! - прохрипел Эсон, только теперь узнавший Интеба. Предатель... - Микенец попытался броситься вперед, но стражи оттащили его и бросили на колени. Атлас захохотал, все тело его сотрясалось от хохота.

- Смотри же, Интеб. Тварь эта даже не понимает твоих слов, того, что ты вступился за дерзкого княжонка. Ты смел, Интеб, только не советую тебе рисковать ради грязных варваров.

- Свиньи! - выкрикнул Эсон, закашлявшись. - Мы не хуже вас!

Палата взорвалась хохотом. Эти слова, мягко говоря, противоречили обличью микенца, и даже Интеб слегка улыбнулся, показывая, что и просвещенный Египет тоже ценит добрую шутку. Атлантида и Египет, два оплота цивилизации, культуры, искусства... они стоят высоко над людьми-животными, что обитают вне пределов обеих стран, разрывают грязь заостренными палками в поисках пищи... людьми низшими во всем. Быть может, эта кучка камней в Микенах действительно выше подобных же нагромождений скал в ближайших селеньях, быть может, царь ее и правит ими, но для Атлантиды это не имеет значения. Каждое ругательство Эсона доказывало правоту атлантов; они хохотали, приходилось улыбаться и Интебу.

- Смерть... - Эсон задохнулся в кашле.

- Смерть свиньям в доспехах и без них, - докончил за него Темис, и все вновь захохотали.

- Прямо как тот пес на свалке, - выкрикнул кто-то, и окруженный смехом Эсон попытался обернуться к новому мучителю, скрипя зубами в гневе и разочаровании.

- Вы, вы... все, вы... ублюдки! Своим мечом я убью...

- Мечом? - Темис насмешливо поднял брови. - Мы бы дали тебе меч, но разве ты удержишь его в своих копытах? - Хохот сделался всеобщим, и Эсон напрасно пытался перекричать его... вид его раскрывающегося рта и побагровевшего от прилива крови лица лишь вызывал у атлантов новые пароксизмы веселья.

Внезапно смех оборвался: один из рабов нес большую керамическую миску с горячим рыбным супом. Связанный, в колодках, Эсон все же сумел подняться на ноги и, когда раб оказался возле него, рванулся вперед, потянув за собой обоих стражей. Раб упал, миска опрокинулась, залив Темиса своим дымящимся содержимым. Раб и стражи столкнулись друг с другом, а Эсон проскочил мимо них и повалился на низкий столик, сумев дотянуться до шеи Темиса... столик рухнул под весом микенца.

На миг воцарилась тишина, сменившаяся криками ненависти. Стражи отбросили раба и схватили Эсона, нанося по его телу удары, пытаясь оторвать его руки от горла Темиса. Уже теряя сознание, Эсон сжимал пальцы все сильнее, и лишь когда рукоятка меча, описав широкую дугу, обрушилась на его висок, по его телу прошла судорога и он затих. Его стащили на пол лицом вниз, и один из стражей, высоко подняв руками короткий меч, уже готов был обрушить его на шею поверженного.

- Погоди, - проговорил хриплый голос, и меч замер в воздухе.

Темис встал, потирая горло, кусочки рыбьего мяса падали с его запачканной одежды.

- Он так легко не умрет. Он напал на меня, и право убить его принадлежит мне. Так, отец?

Пригубив вина, Атлас отмахнулся. Развлечение окончилось, он вдоволь потешился над горным варваром. Еще дрожа от ярости, Темис повернулся к Интебу:

- Ты говорил о кулачном бое. Завтра я покажу тебе это искусство. На открытой арене, в честном поединке, я до смерти забью эту скотину

5

Эсон проснулся во мраке, не зная, день или ночь снаружи; это было и неважно в той черной дыре, где он был заточен. Боль, терзавшая его тело в разных местах, теперь слилась в один жуткий клубок, стиснувший голову. Он попытался сесть, но, словно караулящий зверь, боль швырнула его обратно на жесткий каменный пол. При следующей попытке он был более осторожен. Эсон провел руками по телу - новых ран не было, во всяком случае серьезных. Затем, с особой осторожностью, он ощупал болезненную припухлость на виске.

Теперь он вспомнил пир, издевательства атлантов, собственное нападение на самое докучливое из этих жужжащих насекомых. Он улыбнулся во тьму. Боль стоила удовольствия: хорошо было стиснуть пальцы на этом горле.

Была ночь. Конечно, ночь, если его вновь заточили туда же. Острый запах навоза бил в ноздри. То же самое место, бычье стойло. Лев микенский, заточенный в стойле быка Атлантиды. Живой еще лев. Превозмогая боль, он пополз по полу на звук журчащей в канавке воды. Она оказалась на диво прохладной, и Эсон опустил в нее лицо, потом окунул всю голову, стараясь задержать дыхание подольше. Боль отступила, и Эсон медленно приподнялся, опираясь на стену, и наконец сел, прислонившись спиной к прохладному камню.