Лишние детали (сборник) - Шелли Мерси

Чтобы прекратить эти беспорядки, к Стене был приставлен специальный полицейский. Но и это не остановило любителей граффити: человек, проходя мимо, на секунду задерживался, прислонял к Стене заранее заготовленный трафарет, на Стене отпечатывалось нечто хвостатое и ушастое, а изобретательный автор тут же снова скрывался в толпе. Потом стали подбрасывать живых кошек: пугаясь толпы и поездов, те громко орали и разбегались в разные стороны…

Через полгода после «рождения» Стены я прочел в газете историю, которая звучала совсем уж невероятно. Полицейский, дежуривший под Стеной, вдруг заметил, что прямо у него над головой осыпается штукатурка и является кошачья голова – будто кто-то высекает ее на Стене невидимым зубилом. Шокированному сержанту понадобилось еще с полминуты, чтобы оправиться от страха и понять, что происходит; дуло пистолета с навинченным глушителем торчало из окна поезда, отъехавшего от дальней платформы…

– Слушай, я, кажется, о чем-то другом рассказывал, – прервал себя старик.

– Нет-нет, всё правильно, продолжай! – успокоила слушательница. – Ты рассказывал, как ты жил в Париже, потом в Лионе…

– Да, верно… Ну вот, так я и жил, рисовал и шутил в свое удовольствие. Но однажды со мной случилось неприятное – я попал под автобус.

Со мной вообще частенько происходили разные штуки по причине того, что я любил отключаться от реального мира, задумавшись. В таком состоянии я мог выйти не на той станции метро или абсолютно позабыть о важной встрече. Один раз, очнувшись после очередного приступа «лунатизма», я обнаружил, что все люди вокруг меня – негры! На улице, в магазинах – нигде не было видно ни одного белого лица, и вдобавок шел густой снег… К счастью, это была не Африка, а значительно ближе, и я кое-как добрался до дому в тот же день.

Как правило, все подобные истории кончались хорошо, но вот с автобусом вышла промашка. Я переходил улицу, совершенно не глядя ни по сторонам, ни на светофор. И наверное, перешел бы безо всяких проблем, если бы не чей-то окрик, вернувший меня к действительности прямо на середине дороги. Я обернулся, замешкался – и аккуратный белый автобус с синей полосой откинул меня далеко вперед.

Поначалу казалось, что я отделался лишь ушибом локтя и легким сотрясением мозга; однако врач настоял на том, чтобы я пришел через неделю для повторного осмотра. Я чувствовал себя прекрасно, но результаты осмотра насторожили врача: он сообщил мне, что мое зрение село – немного, совсем чуть-чуть, так что я сам этого даже не заметил бы, если бы не хитрые манипуляции с таблицами, висевшими у врача на двери. «Возможно, вы просто устали сегодня, – сказал он мне. – Зайдите еще разок через недельку, на всякий случай…»

К концу недели я и сам почувствовал, что зрение мое портится. Я всё еще видел хорошо, но было кое-что, безошибочно указывающее на ухудшение. Я перестал видеть некоторые звезды – не те, яркие, которые видят почти все, а самые слабые, которые я прекрасно различал еще недавно. Я пришел к доктору за день до назначенного срока, и опасения мои подтвердились: зрение мое слабело, и достаточно быстро. Врач сказал, что современная медицина тут бессильна – очевидно, во время аварии были задеты какие-то особые участки мозга, и так далее, и так далее… Короче говоря, примерно через месяц мне предстояло стать совершенно СЛЕПЫМ.

Конечно, я сразу же отправился в любимый бар, с надеждой упиться до беспамятства; однако дикая и моментально трезвящая мысль о том, что я, художник, ослепну, не оставляла меня ни на миг. Ни бессонница, ни алкоголь не могли примирить меня с тем, что мне предстоит.

Я побывал у двух других врачей, но все твердили одно – еще пара-тройка недель, и всё. Рисовать я больше не мог: каждый раз, подойдя к мольберту, я видел, как тонкий рисунок расплывается у меня перед глазами, и руки мои начинали трястись.

Раньше я почти не встречал на улицах слепых, но за последнюю неделю мне попалось на глаза сразу несколько. Сначала – нищая девушка с собакой: они сидели на асфальте у входа в супермаркет. Потом еще двое, пожилые: один вел другого под руку – в свободной руке он держал белую трость, которой постукивал о край тротуара. Тот, которого вели, прижимал свою трость к груди обеими руками. У всех этих слепых были какие-то неживые, лишенные мимики лица; а лицо того, которого вели под руку, и вовсе ужаснуло меня – на нем застыло подобие довольной улыбки, как если бы улыбался экспонат из музея восковых фигур.