Темный карнавал (сборник) - Брэдбери Рэй

По полу пробежала мышь.

– Лейберсраутер, племянница, я тебя узнал! – воскликнул отец.

Прошмыгнув меж женских туфель, мышка скрылась в углу. И тут же там возникла из ничего красивая женщина и одарила всех белозубой улыбкой.

Кто-то приник к мокрой наружной поверхности кухонного окна. Оттуда неслись вздохи, плач и стуки, но что там было, Тимоти не видел. Ему представилось, что это он сам заглядывает в окно. Его мочит дождем, хлещет ветром, хочется внутрь, в приветливую тьму, усеянную огоньками свечей. Вытянутые фигуры танцоров проносились в вальсе, скользили и кружили под чужестранную музыку. На бутылках играли отсветы, с винных бочонков падали комочки земли, на пол свалился паук и молча заторопился прочь.

Тимоти вздрогнул. Он перенесся обратно в дом. Его окликала мать: сбегай туда, сбегай сюда, подсоби, подай, живо в кухню, принеси то, принеси се, гляди под ноги, не споткнись, взад-вперед… давай-давай… вокруг шло веселье, но Тимоти в нем не участвовал. Поблизости теснились десятками черные тени-великаны, толкали его локтями, и никто им не интересовался.

Наконец Тимоти повернулся и ускользнул по лестнице наверх.

Он остановился у постели Сеси. На ее узком и белом, абсолютно спокойном лице не дрожал ни единый мускул. Грудь не вздымалась. Однако кожа была теплой на ощупь.

– Сеси, – тихонько позвал Тимоти.

Сеси молчала и, только когда Тимоти позвал в третий раз, слегка раздвинула губы.

– Да. – Голос ее звучал устало, счастливо, мечтательно и как будто с большого расстояния.

– Это Тимоти.

– Знаю, – откликнулась она после долгой паузы.

– Где ты сегодня, Сеси?

На повторный вопрос последовал ответ:

– Далеко на западе. В Калифорнии. В долине Империал, у озера Солтон, близ грязевых котлов. Пар, тишина. Я – фермерская жена, сижу на веранде. Солнце медленно закатывается.

– И как там, Сеси?

– Слышно, как бормочут котлы, – неспешным шепотом, как в церкви, отозвалась Сеси. – Раз, и вынырнут со дна лысые головки маленьких человечков – это пузырьки пара, облитые грязью. Раздуются, как воздушный шар, лопнут и опадут. С эдаким причмоком. А изнутри вырвется струйка пара. Пахнет серой, гарью и стариной. Тут варится динозавр, уже десять миллионов лет.

– Но теперь он готов, да, Сеси?

Расслабленные в мирном сне губы Сеси вытягиваются.

– Да-да. Сварился. – Рот шевелится, медленно выдавливая слова. В остальном Сеси неподвижна. Только дергаются губы, когда она отвечает. – Представляешь себе, Тимоти, крышу экипажа «сарри»? Вот так на эти мелкие воды, окруженные горами, ложится ночь. Солнце отступает, расстилая за собой темный покров. Я сижу в голове этой женщины и смотрю через маленькие дырочки у нее в черепе. Я не знаю даже ее имени, я слушаю тишину. Волны не набегают на берег, озеро так недвижно, что становится страшно. Я безмятежно вдыхаю его соленый запах. В небе, где зажглись первые звезды, пролетает несколько бомбардировщиков и истребителей. Они похожи на птеродактилей с громадными крыльями. Поодаль, в трясине, виден железный хребет парового экскаватора – бронтозавр, застывшая картина из металла, наблюдает снизу полет алюминиевых рептилий. И я слежу за этими доисторическими сценами, ощущаю запах доисторической кухни. До чего же тут тихо, до чего спокойно…

– Надолго ты в ней останешься, Сеси?

– Пока не надоест слушать, смотреть, чувствовать. Пока не изменю так или иначе ее жизнь. Жить в ней – это что-то особое. Ее долина и бревенчатый домик – это первобытный мир. На западе, севере, юге высятся черные горы, меж ними заключена громадная мрачная долина. Вдоль озера бегут две дороги с бетонным покрытием, окрестность опустошила война. Раз в полчаса мимо проезжает машина, вижу свет ее фар. Но за нею ковчег закрывается. Я сижу на веранде весь день, наблюдаю, как на закате из-под деревьев выползают тени, сливаются воедино в сплошную необъятную ночь. Жду мужа, он должен вернуться из города. Озеро омывает берег, соленое и бесшумное. Изредка, бывает, выпрыгнет рыба, блеснет чешуей и снова под воду. Долина, озеро, редкие автомобили, веранда, моя качалка, я сама, тишина.

– А теперь, Сеси?

– Я встаю.

– Правда?

– Схожу с веранды, иду к грязевому котлу. Снова пролетают самолеты, пропеллеры вспарывают тишину. Шум раздирает мне уши.

– А теперь?

– Теперь я иду по дощатой дорожке к тому месту, откуда до войны туристы следили обычно за серыми пузырьками. Доски под ногами постукивают – тук-тук.

– Теперь?

– Теперь меня всю окутало серными парами. Скопления пузырьков всплывают, лопаются, растекаются. Над головой с жалобным криком пролетает птица. И вот я в ней, в этой птице! Я улетаю! И в полете, сквозь новые гляделки-бусинки, вижу: женщина внизу, на дощатой дорожке, делает шаг, другой, третий к грязевому котлу! Звук такой, словно в расплавленную глубину свалился тяжелый камень! Но мне нет дела до этого звука, я лечу. Описываю круг. А когда возвращаюсь, вижу белую руку – дергаясь, как паук, она исчезает в луже серой лавы. И лава смыкается над нею… Теперь я лечу домой, лечу как молния!

Что-то громко забарабанило в стекло.

Сеси распахнула глаза – широко, восторженно, счастливо, радостно.

– Теперь я дома! – объявила она.

Не поднимая головы с подушки, Сеси обвела взглядом комнату. И наконец заметила Тимоти.

– Ну, как там Возвращение? – спросила она.

– Все собрались.

– Тогда почему ты наверху? – Сеси взяла брата за руку. – А? – Ее губы тронула лукавая улыбка. – Хорошо, проси. Ну, выкладывай, ради чего пришел.

– Да я не собирался ни о чем просить. Ну, почти ни о чем. Ну ладно, Сеси! – Слова полились из него долгим стремительным потоком. – Мне хотелось сотворить на вечеринке что-нибудь эдакое, чтобы на меня обратили внимание, чтобы им угодить, чтобы сблизиться с ними, но ничего не придумывается. Настроение у меня неважнецкое, и я подумал, что ты могла бы…

– Могла бы. – С едва заметной, обращенной внутрь улыбкой Сеси закрыла глаза. – Выпрямись и стой смирно.

Тимоти повиновался.

– А теперь закрой глаза и ни о чем не думай.

Он стоял по стойке «смирно» и ни о чем не думал или, во всяком случае, думал, что ни о чем не думает, а это почти то же самое. Сеси вздохнула.

– Теперь пойдем вниз, Тимоти?

Как рука в перчатке, Сеси была внутри его.

– Смотрите все!

Тимоти поднял хрустальный бокал с теплым красным вином – вином, что процежено через вены, разогнано мускулами сердца, прокачано сквозь мыслящий мозг.

Он поднял бокал таким движением, что все, кто был в доме, на него обернулись. Тетки, дяди, братья, сестры, двоюродные, родные!

И опрокинул в себя вино.