Вспомни о Флебе - Бэнкс Иэн

Весь этот день она пыталась ненавидеть Оборотня, пыталась представить его себе и ненавидеть, потому что он, вероятно, убил Бальведу. Но невзирая на факт, что ей всегда с трудом удавалось кого-либо себе представить, если она понятия не имела, как он выглядит (как Крайклин, капитан корабля?), ненависть почему-то никак не хотела материализоваться. Оборотень казался нереальным.

Ей нравилось то, что она слышала о Бальведе. Эта женщина была храброй и дерзкой, и Фел вопреки всему надеялась, что Бальведа жива, что она как-то все перенесла и что они когда-нибудь, возможно, после войны, ещё познакомятся…

Но и это казалось нереальным.

Она не могла в это поверить; она не могла это себе представить так, как, например, представляла, что Бальведа найдёт Оборотня. Это она видела в душе, и это так и случилось… В её версии победила, конечно, Бальведа, не Оборотень. Но она не могла себе представить, что встретится с Бальведой, и это как-то пугало её, как будто она начала так твёрдо верить в своё собственное предвидение, что неспособность что-либо представить неотвратимо означала, будто этого никогда не произойдёт. Во всяком случае, это удручало.

Какой шанс у агента выжить в войне? В настоящее мгновение не очень большой, это Фел понимала, но даже если предположить, что Бальведе удалось спастись и на этот раз, какой же была тогда вероятность, что она может погибнуть позднее? Чем дольше тянулась эта война, тем эта вероятность выше. Фел считала, и более информированные мозги, в общем, соглашались с ней, что война продлится скорее десятилетия, чем годы.

Плюс-минус несколько месяцев, конечно. Фел нахмурилась и закусила губу. Она не могла представить, что они получили мозг; Оборотень побеждал, и у неё разбегались мысли. В последнее время ей ничего не приходило в голову, разве что средство запугать — возможно, только возможно — Гобучула: это было, конечно, никакое не средство положить конец его проискам, но оно, возможно, сможет затруднить его задачу. Но Фел не была оптимисткой, даже если военное командование Контакта согласилось бы с таким опасным, неопределённым и очень дорогостоящим планом…

— Фел? — спросил Джез. Она осознала, что смотрит в сторону острова, не видя его. Стакан нагрелся в её руке, а Джез и юноша глядели на неё.

— Что? — Она сделала глоток.

— Я спросил тебя, что ты думаешь об этой войне, — сказал юноша. Он разглядывал её прищуренными глазами. Солнечный свет резко обрисовывал его лицо. Фел разглядывала широкие, открытые черты и спрашивала себя, сколько ему лет. Больше, чем ей? Меньше? Ощущал ли он то же, что ощущала она… желал ли он быть старше, мечтал ли о том, чтобы с ним обращались, как со взрослым?

— Не понимаю. Что ты имеешь в виду? В каком смысле я должна о ней думать?

— Ну, — объяснил юноша, — кто её выиграет? — Он был сердит. Фел подозревала, что её нежелание слушать слишком заметно. Она посмотрела на Джеза, но старый робот молчал, а без поля ауры никто не смог бы сказать, что он думает или чувствует. Может, это развеселило его? Или обеспокоило? Она сделала последний глоток холодного напитка.

— Мы, естественно, — твёрдо заявила она, переводя взгляд с юноши на Джеза. Юноша покачал головой.

— Я в этом не совсем уверен. — Он потёр подбородок. — Не уверен, хватит ли нам воли.

— Воли? — удивилась она.

— Ну да. Желания бороться. Мне кажется, идиране — воины от природы. А мы нет. Посмотри на нас… — Он улыбнулся так, будто был много старше и считал себя мудрее, чем эта девочка, повернул голову и небрежно махнул рукой в направлении острова, где на берег были вытянуты лодки.

В пятидесяти или шестидесяти метрах дальше на мелководье под маленькой скалой Фел увидела нечто похожее на совокупляющуюся пару. Они перекатывались с боку на бок, тёмные ладони женщины обнимали светлый затылок мужчины. Не это ли побудило мальчика к такому замечанию?

Ну да, очарование секса.

Несомненно, это доставляло большое удовольствие, но как люди могут воспринимать это так серьёзно? Иногда Фел охватывала зависть к идиранам; они выше этого; спустя какое-то время секс для них переставал играть всякую роль. Они были двойными гермафродитами, каждая половина пары оплодотворяла другую, и каждый обычно рожал близнецов. После одной, иногда двух беременностей — и периодов покоя — они переходили от плодородной фазы размножения в фазу воинов.

Мнения о том, приобретали ли они интеллект или претерпевали только изменение личности, разделялись. Определённо они становились хитрее и теряли общительность, они становились отважнее и теряли сочувствие, они становились логичнее и теряли воображение. Они вырастали на метр, их вес удваивался, роговая кожа становилась толще и твёрже, мускулы увеличивались в обхвате и прочности, а внутренние органы изменялись так, что удовлетворяли повышенную потребность в энергии. Одновременно их тела теряли органы размножения, и они становились бесполыми. Всё было очень прямолинейно, симметрично и упорядочение, если сравнить это с обычаем Культуры самим выбирать себе партнёра.