Последнее поколение - Федотова Юлия

– Чувствуете, тут неподалёку ваш катер?

Наблюдатель Бринелли – по воле случая, это опять был он – уже несколько минут отчётливо слышал писк в левом ухе, и догадался, наконец, после получасовых мук неведения, зачем его на это мерзкое болото притащили. Но на вопрос отвечать не стал – гордо отвернулся. Церангара его поза не смутила, продолжил как ни в чём не бывало:

– Сможете его извлечь?

– Даже не надейтесь! – презрительно бросил тот.

– Ну, как вам будет угодно, – ничуть не огорчился цергард, и кивнул одному из конвоиров, лица которого Бринелли до сих пор не мог разглядеть под низко надвинутым капюшоном (впрочем, он и не старался это сделать, не видел в том интереса). – Гвейран, давайте вы!

Услышав имя, Бринелли едва не вскрикнул от изумления. С тех пор, как наблюдатель Стаднецкий не вернулся с допроса, они считали его погибшим. Человек он был резкий, и не то чтобы неприятный – скорее, непонятный, какой-то очень чужой,в его присутствии становилось неловко. Да и знали они его не слишком хорошо. Но о горькой его судьбе сожалели все, и очень искренне. Думали: вот пропал человек ни за что, сгинул в безвестности на чужой планете, похоронить нормально, по земному обычаю, и то некого!

А он, покойничек несостоявшийся, вот где, оказывается! Стоит себе живёхонек, в чёрной, страшной форме контрразведчика! И так она ему, надо сказать, к лицу, будто всю жизнь носил!

– Что, продался, гниль болотная?! – стараясь вложить в голос максимум презрения, очень по-церангарски, будто не удостаивая предателя эпитетами земными, выругался Бринелли.

– Ага! – с широкой и злой усмешкой кивнул тот. – За тридцать пайков!

Медленно-медленно стала выползать из чёрных хлябей махина катера. Показала на секунду острый нос – и снова канула в топь. Это Бринелли, отчаянными усилиями мысли, старался остановить процесс.

– Он мне мешает, – пожаловался изменник.

– Разрешите, я ему по башке дам! – деловым тоном вызвался второй конвоир. Агарду Тапри очень хотелось быть полезным.

И Бринелли, поняв, что сопротивление бесполезно, подчинился грубой силе. Больше он уже ничего не предпринимал.

…Это Эйнер с Тапри в своё время испытали разочарование при виде неказистого летательного аппарата пришельцев. Новые зрители, начиная с группы кинохроникёров и заканчивая ликующими трибунами, были в полном восторге. Гвейран учёл прошлую ошибку, и прежде, чем утопить катер в пригородном болоте, активизировал систему очистки корпуса. Теперь космическая машина выглядела так, будто вчера с конвейера сошла. Её поверхность сверкала белым металлом, и чёрный ил стекал с неё, не оставляя ни малейшего следа.

– Прекрасно! – одобрил цергард Эйнер. – Сразу бы так! – помолчал немного, и добавил мечтательно. – Эх, был бы он ещё и круглый…

На это пришелец только руками развёл – изменить форму катера он не мог при всём своём желании.

– Ладно, и так сойдёт, – смирился с неизбежным церангар.

Легко и невесомо воспарил над топью серебристый «снаряд», унося на своём борту пришельца, двух конвоиров и цергарда Федерации. Завис на секунду над топью, и скрылся в заваленной непроглядными тучами вышине… А люди стояли, и смотрели ему вслед, не в силах отвести глаз от невероятного зрелища, молчаливые, подавленные своей сопричастностью к явлению, выходящему за пределы привычного человеческого сознания. По щекам форгарда Ломра текли слёзы, смешиваясь со струями дождя. Прошло не менее пяти минут, прежде чем он смог справиться с чувствами и дать команду к отбытию. Они видели, как взлетает космический транспорт – теперь запечатлеть для потомков его посадку. Конечно там, на месте, уже ждала наготове резервная съёмочная группа. Но Ломр был намерен всюду успеть лично.

…В принципе, Гвейран мог бы провести катер над городом на малой высоте, и это заняло бы всего несколько минут – до городского полигона было не больше половины акнара. Но Эйнер велел тянуть время, поэтому он поднял машину в стратосферу, и там они висели что-то около двадцати минут, «наслаждаясь» обществом наблюдателя Бринелли, всем своим видом выражавшего презрение к «палачам и предателям» – и не поговорить было толком напоследок. Поэтому говорили о погоде, как она не задалась. «Полны сапоги воды! Не простудиться бы!» – пожаловался Эйнер в шутку, понятную только Гвейрану. Медленно и тревожно тянулось время. Красная риска на ленте хронометра, казалось, приросла к месту, и делала вид, будто не минуты она призвана отсчитывать, а как минимум, часы. Ожидание раздражало. Хотелось действия. К чему бы оно ни вело.