Куколка - Олди Генри Лайон

Психир находился в чудесном расположении духа.

Пси-хирург.

Редчайший, а главное, опаснейший вид телепата.

Если клиент желал прибегнуть к услугам психира, это требовало от него незаурядных стартовых возможностей А заодно – выполнения ряда условий. Во-первых, заплатить баснословный гонорар мог не всякий. По мелочам психиры не разменивались. Во-вторых, требовался объект, который слишком много знал. Так много, что избавление объекта от груза лишней информации стоило бы целого состояния. В-третьих, заказчик тяготился бременем гуманности, или жизнь объекта имела для него особую ценность. Работа банального «чистильщика» стоила куда дешевле работы психира.

И наконец, заказчик соглашался изложить психиру суть «опухоли», назначенной к удалению. Период времени от зарождения до полного формирования. Общие сведения и нюансы, тайны и секреты. Все, что психир сочтет нужным выяснить. Кроме, пожалуй, внешности объекта: психира вели к человеку, уже захваченному и помещенному в «операционную».

Ошибка исключалась.

Или оставалась на совести заказчика.

К чести пси-хирургов, они славились умением держать язык за зубами. Хотя, конечно, приходилось рисковать. Но игра стоила свеч: психир виртуозно удалял ключевые узлы памяти. Стыки «рубцевались», достраивая ложные связи – грубые, упрощенные, тем не менее они получались вполне достоверными. Впоследствии ни объект, утративший часть знаний и воспоминаний, ни обычный психоаналитик, ни следователь прокуратуры при допросе не могли докопаться до истины. Оплатить же услуги эксперта – другого психира или телепата-сканера высшей квалификации – психоаналитик со следователем, как правило, не могли.

Они не могли, а объект и не собирался.

После операции у него возникало стойкое предубеждение против любой пси-экспертизы. Это предубеждение доходило до фобии, надежно удерживая объект от лишней суеты.

– Я не профессор Штильнер! – заорал Лючано, уже догадываясь, кто предназначался Кавабате в качестве объекта. – Это ошибка! Это ужасная ошибка! Я…

Ему казалось, что он кричит, надрываясь, заполняя воплем студию, слышимый в самых дальних уголках Галактики. Увы, ни слова, ни единого словечка не прозвучало вслух. Горло перехватил спазм. Уши заложило, как в скоростном лифте, лишенном компенсаторов. В глотке клокотал слабый хрип, словно при несмыкании связок.

Обездвиженный, Тарталья онемел.

Господин Кавабата не хотел, чтобы его перебивали и отвлекали. А если господин Кавабата чего-то хотел, он получал желаемое.

Единственное, чего добился Лючано беззвучным воплем – выяснил, что психир сказал правду. Прогуливаясь по студии, забавляясь с инструментами (сейчас, зайдя в операторскую, крошка Яцуо наигрывал на клавиноле простенькую мелодию), человечек-насекомое держал под контролем моторику объекта, лишив голоса и блокировав возможность побега. Но в личность Тартальи психир не вторгся, ограничась периферийным «чтением» – иначе сразу бы разоблачил подлог.

Так настоящий хирург перед операцией изучает настройки диагностера, отбирает лазерные насадки скальпелей и программирует зажимы, еще не зная, что вместо кисты или миомы в брюшной полости больного его ждет роковая ухмылка судьбы.

«Что сделает Кавабата, выяснив ошибку?»

Любой из вариантов ответа не сулил ничего хорошего.

– Я не делаю ошибок, – кулак трости со значением качнулся перед лицом Лючано. Минутой раньше психир выключил клавинолу, оборвав музицирование. – Перестаньте меня оскорблять, пациент. Если я наслаждаюсь мигом счастливого неведения, это не значит, что вы, временно – безвестный аноним, должны хамить, пользуясь случаем. Впрочем, мы заболтались. Приступим?

Следующая фраза психира прозвучала до боли знакомо:

– Сопротивляйтесь, если сможете!

IV

…дом, где царят ширмы.

Стены расписаны весенним бамбуком, травой и кузнечиками размером с гуся. В дальнем углу – трехстворчатая рама из тика обтянута парчой. Ажур сквозной резьбы деликатно подчеркивает естественную красоту дерева. За парчовой загородкой, наполовину открыт случайному взгляду, скучает божок с лицом «овоща» и животом бабы на сносях. На подставке перед божком курятся, плавая в чаше с ярко-синим киселем, ароматические свечи.

Сандал, ладан и роза.

Дверной проем открыт. За ним, в туманной дымке рассвета – свобода. Виден пруд, весь в ряске, с белыми венчиками кувшинок. За прудом – утоптанная дорога ведет в холмы. Беги куда хочешь, лишь бы подальше отсюда! Вдохни сырость, текущую из недр пруда, ударь пятками в землю, перекрой ликующим воплем хор лягушек…