Форма жизни - Ливадный Андрей Львович

В конце садовой дорожки, которая вела от крыльца дома к воротам, опять показалась тень. Зыбов невнятно выругался. На этот раз силуэт оказался вполне узнаваемым — по дорожке к брошенному окурку шел дройд...

Кэтрин как-то умудрялась различать их, даже придумала каждому имя, но он не снисходил до подобного рода дурацкой привязанности к металлическим истуканам, ограничившись светящимися в темноте цифрами, которыми пометил свои машины...

Этот не носил на себе личного клейма Зыбова.

Приблудился, что ли? Может, с соседней усадьбы, от Мартинов?!

Дройд, едва слышно шелестя своими сервоприводами, подошел к истекающему дымком окурку и подобрал его. Зыбов продолжал неприязненно следить за испугавшей его машиной.

Сейчас уберет мусор и свалит, — подумалось ему, но нет... андроид зажал окурок между пальцами и вдруг... затянулся!

Зыбов стоял, не смея вздохнуть. Вырвавшийся из подсознания страх, который он тщательно скрывал в повседневной жизни, вдруг ледяными когтями вцепился в горло, не давая сделать очередной вдох.

Я так и знал... Эти новомодные штуки до добра не доведут...

Пока эта мысль оформлялась в голове оцепеневшего человека, андроид еще раз попытался сделать затяжку, но мало преуспел в своем обезьянничестве. Зыбов не обладал глубоким знанием робототехники, но мог поклясться, что за прорезиненными губами механического ублюдка располагалось все, что угодно, но только не гортань, ведущая к легким...

Дройд, похоже, начал подозревать нечто подобное.

Вытянув руку, он посмотрел на дымящийся окурок, который уже истлел до самого фильтра, и Зыбов вдруг услышал синтезированный голос машины:

— Что со мной случилось?.. — Дройд обернулся, посмотрев на расположенную неподалеку оранжерею. — Куда, мать вашу, подевался Нью-Гарлем?.. Где я?..

Зыбов медленно попятился от окна, споткнулся о кровать и с грохотом упал, повалив подставку с искусственными цветами.

Кэтрин испуганно вскрикнула, проснувшись.

— Что случилось?! — Она нашарила рукой выключатель и в свете прикроватного ночника увидела мужа, который, вскочив с пола, лихорадочно натягивал халат.

Он не ответил на ее вопрос — просто выбежал вон, и перепуганная женщина услышала, как через приоткрытую дверь спальни доносится его ругань и тяжелый, характерный звук открывшегося бронированного сейфа, в котором Зыбов держал документы и автоматический пистолет.

Спустя пару минут на улице оглушительно хлопнуло несколько выстрелов.

Одиночество вошло вместе с ней в гулкие, ставшие чужими и незнакомыми стены трехкомнатной квартиры на низковысотной фешенебельной окраине города.

Авария на производстве... Сощуренные глаза Майлера фон Брауна таили в себе ложь — чем больше Мари думала об этом, тем более убеждалась, что официальная версия событий — притянутая за уши чушь, призванная успокоить родственников тех, кто погиб на этом проклятом перерабатывающем комплексе...

Ее жизнь внезапно оказалась разбитой вдребезги. Не было сил смириться с этим, а покрасневшие глаза оставались сухими, словно у нее действительно что-то перегорело внутри.

Есть особая близость родителей и детей, когда взросление последних не мешает этим чувствам. После смерти жены Френк Лаймер проявлял особую заботу о дочери — девочка росла рядом с ним, как тонкая лоза, обернувшаяся вокруг надежного ствола приютившего ее дерева.

В семь лет она впервые побывала на Марсе.

Этот факт мог сказать о многом, например о том, какой вес имел ее отец в корпорации «Дитрих фон Браун». Путешествия девочки до Марса и обратно — не загородная прогулка и не командировка в соседний город, а он дважды брал ее с собой и только в этот, третий раз полетел один. Мари уже выросла, у нее начала складываться своя жизнь, на носу были выпускные экзамены и еще куча разных дел, казавшихся ей такими важными, значимыми.

И вот его не стало.

Все рассыпалось, как карточный домик, мгновенно превратившись в прах...

Она понимала, что должна жить дальше, но где взять сил для этого, когда твое сознание неожиданно начинает рушиться в пропасть, когда подрублены все его устои и из жизни безвозвратно ушло все самое ценное?

...Внезапно включился сферовизор. Мари вздрогнула, обернувшись, но проекционная полусфера матово серебрилась снежинками помех — передачи уже окончились.

Она дотянулась до пульта, выключила питание.

Через минуту компьютерный терминал часто замигал приводом активации, но Мари уже не заметила этих судорог, которые неожиданно пробежали по сетевому терминалу и тем электроприборам, что управлялись бытовыми компьютерными подсистемами.

Она сидела у окна, глядя на город, который сначала медленно расцветал феерией огненных красок ночной жизни, а потом начал постепенно угасать, становясь серым, блеклым, утилитарным.

Она не могла заставить себя спать.

Все, что было дорого, значимо, внезапно оказалось в прошлом. На фоне обрушившегося горя бледнели проблемы дня вчерашнего, казались надуманными и смехотворными его радости, стали не нужны назначенные встречи и планы на ближайшее будущее.

Уже за полночь ей позвонил Пит.

Они собирались встретиться в ночном клубе, но Мари после известия о смерти отца и посещения морга не могла даже помыслить о том, чтобы идти на какую-то вечеринку.

— Ну ладно, извини... — выслушав ее, произнес он. — Хочешь, я приеду?

— Зачем? — сжимая трубку мобильного коммуникатора похолодевшими пальцами, тихо спросила она.

— Ну, поговорим, посижу с тобой...

— Спасибо, Пит... Не нужно. Я сама... — Она машинально коснулась сенсора отключения и без сил опустилась в кресло, придвинутое к окну.

Он тоже не испытывал боли. Он был чужим человеком.

Мари не понимала, что с нею творится. Питер, которого она еще вчера считала славным парнем, вдруг вызвал острую неприязнь, и она отчетливо осознавала — это чувство уже не забудется, не пройдет. Моральные удары следовали один за другим, в ней все больше надламывался некий внутренний стержень, и в конце концов ближе к утру она не выдержала.

Нужно было как-то пережить это горе, найти новую точку опоры в пошатнувшемся мире.

Блеклая полоска зари зажглась у горизонта, подкрасив розовым серые облака, цепляющиеся за вершины города-мегаполиса. Она оделась и вышла в сонную прохладу загазованного осеннего утра.

Люди уже проснулись и спешили по своим делам.

Город на глазах превращался в шевелящийся муравейник. Мари некоторое время бесцельно брела по улице, но потом увеличивающаяся толпа прохожих начала затирать ее. Темп городской жизни не подразумевал бесцельных пеших прогулок в утренние и вечерние часы, когда миллионы людей спешили к транспортным развязкам уровней, чтобы успеть на очередной пневмопоезд.