Лучший друг Бога - Дик Филип К.

– Звук, – потребовал Грэм, поскольку губы Кордона продолжали шевелиться безмолвно.

– … Удовольствием, – гулко прогудел Кордон – звук был включен слишком громко. – Мне известно, что вы заняты, сэр. Однако если вы желаете говорить со мной… – Кордон сделал элегантный жест, – то я готов.

– Где он теперь, черт возьми? – спросил Грэм у одного из своих слуг.

– В Брайтфортской тюрьме.

– Вас хорошо кормят? – осведомился Грэм, обращаясь к лицу на громадном экране.

– О да, вполне, – улыбнулся Кордон, обнажив зубы настолько ровные, что они казались – да наверняка и были – искусственными.

– И вам разрешают писать?

– У меня есть все необходимое, – ответил Кордон.

– Скажите мне, Кордон, – настойчиво спросил Грэм, – зачем вы пишете и говорите всю эту чертовщину? Ведь вы же знаете, что это неправда.

– Правда у каждого своя. – Кордон усмехнулся – скупо и невесело.

– Вы помните тот приговор, вынесенный пять месяцев тому назад, – спросил Грэм, – по которому вам полагалось шестнадцать лет тюремного заключения за измену? Так вот, черт побери, судьи пересмотрели его и изменили меру вашего наказания. Теперь они решили назначить вам смертную казнь.

Выражение мрачного лица Кордона нисколько не изменилось.

– Он слышит меня? – спросил Грэм у слуги.

– О да, сэр. Все в порядке, он вас слышит.

– Мы собираемся казнить вас, Кордон, – продолжил Грэм. – Вам известно, что я могу читать ваши мысли; я знаю, как вы напуганы. – Он говорил правду; внутренне Кордон содрогался. Даже несмотря на то, что их контакт оставался чисто электронным, а Кордон в действительности находился за две тысячи миль от Грэма. Подобные псионические способности всегда поражали Старых – а порой и Новых Людей.

Кордон не ответил. Однако до него; очевидно, дошло, что Грэм начал прослушивать его телепатически.

– В самой глубине души, – сказал Грэм, – вы думаете: «Может быть, мне изменить своей партии. Провони мертв…»

– Я не думаю, что Провони мертв, – запротестовал Кордон, и на лице его появилась оскорбленная мина – первое искреннее выражение с начала беседы.

– Подсознательно, – сказал Грэм. – Вы даже сами этого не осознаете.

– Даже если бы Торс был мертв…

– Ох, перестаньте, – поморщился Грэм. – Мы оба знаем, что, если бы Провони был мертв, вы тут же прикрыли бы вашу пропагандистскую кампанию и исчезли бы из поля зрения общественности на всю вашу последующую интеллектуальную жизнь, будь она проклята.

Внезапно запищал зуммер аппарата связи справа от Грэма.

– Извините, – сказал Грэм и нажал на кнопку.

– Здесь находится адвокат вашей жены, господин Председатель Совета. Вы давали указание впустить его независимо от того, чем вы будете заняты. Так мне впустить его или…

– Впустите его, – перебил Грэм. Кордону он сказал: – Мы известим вас – скорее всего, это сделает директор Барнс – за час до вашей предполагаемой казни. Сейчас я занят, всего хорошего. – Он отключился, и экран стал постепенно тускнеть.

Центральная дверь спальни раскрылась, и в комнату бодрым шагом вошел высокий, изящный, превосходно одетый мужчина с небольшой бородкой и с дипломатом в руках – Гораций Денфельд.

– Знаете, какие мысли я только что прочел в голове Эрика Кордона? – спросил у него Грэм. – Подсознательно он жалеет о том, что вообще примкнул к Низшим Людям – вот он каков, их вождь, – если у них на самом деле есть вождь. Я намерен покончить с их существованием, начав с Кордона. Вы одобряете мое распоряжение о его казни?

Расположившись в кресле, Денфельд открыл дипломат.

– В соответствии с указаниями Ирмы и юридическим нормам мы изменили некоторые – незначительные – пункты соглашения о содержании при раздельном проживании. – Он вручил Грэму подшивку документов. – Не торопитесь, господин Председатель Совета.

– Как вы думаете, что произойдет после смерти Кордона? – спросил Грэм, раскрывая подшивку и начиная бегло просматривать листы бумаги стандартного размера; особое внимание он уделял абзацам, помеченным красным.

– Даже не могу себе представить, сэр, – тотчас ответил Денфельд:

– «Незначительные пункты», – читая, с горечью передразнил Грэм. – Господи Иисусе, она повысила содержание ребенка с двух сотен юксов в месяц до четырех. – Он зашелестел страницами, чувствуя, как его уши запылали от гнева – и от гнетущей тревоги. – И алименты увеличиваются с трех тысяч до пяти. И… – Он добрался до последнего листа, испещренного красными линиями и вписанными карандашом суммами. – Половину моих транспортных расходов – этого она требует. И все, что я получаю за платные речи. – Его шея покрылась теплым, липким потом.