Искатель. 1997. Выпуск №3 - Кларк Артур Чарльз

— Что?

— Да ведь эта версия опять к Мураду ведет. А ее мы уже отработали. Чист парень.

— Убили заточкой?

— Да.

— Никаких свидетелей?

Заверещала рация во внутреннем кармане у майора. Он поднял отворот пиджака, наклонил голову:

— Третий слушает.

— Давай к машине, — просипел простуженный бас.

— Понял. — Рамодин взглянул на Фризе. — Извини, браток, государственные дела зовут. — Легонько ткнув Владимира кулаком в плечо, Рамодин поспешил на зов начальства. Но, сделав несколько шагов вернулся:

— Володя, на днях позвоню. А может, и загляну на часок. Только с доверенным лицом. Ладно? Я ей про твои картинки рассказывал, подруга прямо загорелась. Очень хочет посмотреть.

— Буду рад. Выбирайте вечерок. Днем я теперь служу архивариусом.

АРХИВНЫЕ МЫШИ

О работе в архиве у Фризе со студенческих лет остались самые приятны воспоминания. На третьем курсе он готовил курсовую работу о знаменитом русском судье и прокуроре Анатолии Кони. Научный руководитель Владимира, профессор истории государства и права, напутствовал его такими словами: «Володя, у вас есть выбор: засесть в библиотеке и заниматься компиляцией. О Кони написано немало статей и брошюр. Переворошите их и сляпаете курсовую из чужих мыслей. Скорее всего тоже заемных. Или съездите в Ленинград. В Исторический архив, в Пушкинский дом. Отыщите документы, к которым рука исследователя не прикасалась ни разу со времен революции. Но учтите — глаза и спина будут болеть. — Професcop улыбнулся, смерив взглядом высоченного студента. — Почерк у Анатолия Федоровича Кони поддается расшифровке с трудом. А главное — у факультета нет денег, чтобы оплатить вашу поездку. Решайте!»

Мог ли Фризе после такого напутствия заняться компиляцией? Да и профессор не без умысла предложил ехать в Питер именно ему. Знал, что отец у Владимира крупный ученый и деньги на поездку найдутся.

Фризе обнаружил тогда немало фактов из биографии знаменитого юриста, о которых исследователи даже не подозревали. Но особенно привлекательными показались ему литературные опыты Кони, никакого отношения к юриспруденции не имевшие. Пародии. Например, на Чехова, на Боборыкина. Как в изложении этих писателей выглядело бы расставание нимфы Калипсо с коварным Улиссом.

Но разысканные в недрах архива пародии в курсовую работу не попали.

— Не по теме! — заявил научный руководитель.

— Зато интересно!

С этим профессор согласился. И вычеркнул цитаты жирным синим карандашом.

Через несколько лет Владимиру попалась брошюра своего бывшего научного руководителя. Там были процитированы почта все разысканные им пародии. Кони называл их «Стилистические шутки». Но Фризе в то время волновали совсем иные проблемы, и к своим творческим опытам он уже не возвращался.

Московский архив показался Фризе унылым, наводящим тоску учреждением. Может быть, потому, что встретили его здесь неласково.

— От господина Антонова? — Заведующая читальным залом не пыталась скрыть своего скептицизма. Она взяла у Владимира документы и несколько минут молча просматривала их. Даже не предложила ему сесть. Потом, изобразив на красивом, но неприветливом лице гримасу сожаления, спохватилась:

— Ой! Что же вы стоите?! Садитесь.

У Фризе с языка чуть не сорвалось: «И тут все проснулись!» Но начинать работу в архиве с пикировки было бы непродуктивно.

Он сдержался.

— Литературный секретарь? — заведующая внимательно посмотрела на Владимира. Ирония просто захлестывала ее. Казалось, лишь усилием воли женщина сдерживает себя и не спрашивает: «Неужели такой здоровенный детина не мог найти себе занятие посерьезнее, чем глотать архивную пыль?»

Но, даже неозвученный, вопрос этот ясно читался в ее больших насмешливых глазах.

— Ваши предшественники были очень милыми людьми.

«Ну и стервоза! Столько едкости вложить в одну фразу!»

— Я слышал от Антонова много теплых слов в их адрес.

— Да. — В этом «да» ему послышались и горечь и сожаление. Но тут же, словно испугавшись проявленного сочувствия, заведующая спросила: — Господин Антонов не оставил намерения вычертить свое генеалогическое древо?

Как много ей удавалось выразить интонацией! В этих, казалось бы, бесстрастно сказанных словах «господин Антонов» слышались и ненависть ко всем неправедно разбогатевшим, и гнев из-за того, что они тратят бешеные деньги, чтобы потешить свое самолюбие, хвастаясь подлинными, а чаще мнимыми предками. А главное, в ее словах чувствовалась глубоко запрятанная горечь человека, обладающего интеллектом, знаниями, опытом и поставленного за черту бедности.