Приключения инспектора Бел Амора - Штерн Борис

— Сам ты говно! А от говна надо избавляться, — отвечал Бел Амор, когда говешники-говнохраны тащили его на психиатрическую экспертизу. — Есть многое на свете, друг Горацио, что не подвластно говноженной декларации. Человечество, смеясь, расстается со своим говяным прошлым… Кто это сказал, не припомнишь?

— Марл Какс! — вспомнил Стабилизатор, которого волокли на капитальный ремонт.

И последнее…

Суд присяжных заседателей оправдал инспектора Бел Амора после того, как адвокат задал Высокому Суду один-единственный вопрос:

— Говнода говняжные засератели!.. Тьфу, черт… Господа присяжные заседатели! Кому из вас охота копаться в позапрошлогоднем дерьме?

И господа присяжные заседатели, не совещаясь, единодушно ответили:

— Не говновен!.. Тьфу, черт… Не виновен, то есть!

Коллеги Бел Амора встретили решение Высокого Суда аплодисментами — тем более, что генерал-майора фон Говняева-Пугерра за говнистость характера уже перевели с понижением на другую должность — кажется, заведовать Центральной Галактической Канализацией.

Лицо инспектора Бел Амора сияло, как у какого-нибудь Его Сиятельства. А ЭТО СЛОВО Бел Амор никогда в жизни уже не произносил — так наелся он ИМ в этот исторический вечер, когда из Транснациональной Галактической Кунсткамеры при его попустительстве были похищены все образцы нашего родного говна, и в Галактике с тех пор стало хоть не намного, но чище.

Киев, 19–25 августа 1991

БЕСЫ, или В ПОГОНЕ ЗА БЕССМЕРТИЕМ

В своей далекой юности (когда в результате природного катаклизма от внезапной анемии продольных мышц захлопнулись створки галактики Устричного Архипелага) Бел Амор оказался без средств к существованию и стал самым бесталанным существом из всех тамошних бесталанных. В этом свернутом подпространстве он испытал сильное потрясение, обнаружив у себя отсутствие всяких талантов — если отсутствие вообще можно обнаружить. Обычно он лежал на раскладушке в своей комнатушке и от нечего делать рифмовал названия окружавших его предметов: «комнатушки — кружки — раскладушки — девушки…» и т. д. Слово «девушки» в этом рифмованном ряду было весьма сомнительно, — но с девушками Бел Амору так не везло, что уж эту погрешность можно ему простить.

Купил чернил, каждое стихотворение записывал каллиграфическим почерком на отдельной странице, заглавные буквы украшал вензелями, страницы подшивал в канцелярскую папку. Так потихоньку создавался поэтический цикл под общим названием «Створки Устрицы, или Свернутое Подпространство». В самом названии был подтекст. Лирические строки сменялись там горькой иронией, философские размышления сочетались с бытописательством, а внешняя занимательность сюжета прикрывала глубину второго плана.

Все как у людей.

Попробовал поступить в Литературную Штудию и с душевным волнением представил на творческий конкурс свою канцелярскую папку. Ответ Специалистов был единодушным: ритм соблюден, концы зарифмованы (хотя почему «раскладушки — девушки»?!), содержание присутствует, таланта не наблюдается. Бел Амору было рекомендовано проявлять способности и специализироваться в какой-нибудь другой профессии.

Бел Амор не сдавался. Нужно было срочно нарабатывать социальный статус и продолжать Подавать Надежды, иначе ему грозила высылка в Бесталанные Кварталы. Он начал веером рассылать стихи по редакциям, но рукописи или пропадали, или же возвращались с краткими рецензиями: «Не то», «Не пойдет», «Нуждается в доработке».

Или совсем уже загадочное:

«Я очень устал, завтра ухожу в отпуск».

Бел Амор ничего не понимал. Ему не с кем было поговорить, некому было поплакаться в жилетку.

Однажды его канцелярская папка случайно попала к одной старой ученой ведьме в синих чулках. Старушка была специалистом в Героическом Эпосе Первых Талантов и, значит, разбиралась в поэзии. Настоящий шерстяной синий чулок. За свою долгую жизнь старушка перечитала столько всякого текста, что у нее выработалась привычка читать между строк, и поэтому ей все время что-то мерещилось. Она одна сжалилась над Бел Амором и назначила ему аудиенцию. Наверно, ей тоже не с кем было поговорить.

— Зачем вы пишете стихи? — сходу спросила она.

Бел Амор не был искушен в ответах на подобного рода вопросы. Он еще не знал, что эти вопросы задаются только для того, чтобы самому же на них отвечать.