Crysis. Легион - Уоттс Питер

Позволим себе выразиться ясно и просто: решение о применении вооруженных сил Соединенных Штатов на территории Соединенных Штатов исполнительный комитет, равно как и его сторонники в Конгрессе США, рассматривают как серьезную ошибку нынешнего президента, слишком слабого, чтобы в должной мере следовать законодательным новшествам, введенным его предшественником. Мы абсолютно уверены, что решение будет отозвано в самое ближайшее время.

До того времени, полагая, что Вам ясны рамки Ваших полномочий, мы рассчитываем на Ваши несомненные способности – справиться с экстренной ситуацией, как того требует Ваш долг старшего офицера и держателя акций нашей компании.

Я родился заново посреди ночи. Еще с дюжину наших всплыли и озираются по сторонам, пока я глотаю небо. Я прихожу в себя, а на поверхность выскакивают еще несколько, будто чертики из коробочки. Повсюду нефть, ее лужи испятнали воду.

Нефть в воде, но пылает небо.

Нью-Йорк вокруг нас – огромная черная опухоль. Большинство домов без света, на десяток приходится от силы пара тех, где еще светятся окна. Однако света хватает: лунное сияние пробивается сквозь облака, и сами они отсвечивают оранжевым, будто электрокамин. Если это от пожарищ, то, должно быть, полыхают целые кварталы. Даже с воды виден пылающий жилой дом вдалеке. Смотрится таким маленьким, спичечный коробок с ползающими по нему светляками. Невдалеке от берега офисная башня накренилась и уперлась в соседний дом, черный дым поднимается из сотни мест. С воды не разобрать, откуда именно, но вот куда он поднимается, видно хорошо: огромное черное покрывало над головой, на вид такое тяжеленное. Кажется: упадет наземь – расплющит напрочь все, еще стоящее.

– Матерь божья! – восклицает кто-то. – Что здесь случилось?

Левенворт! Старина, выбрался, тебе повезло!

Я обернулся, стараясь разобрать, откуда голос, но рядом со мной плавает не Левенворт, а что-то не военное и явно неживое. Оно даже и на человека не слишком похоже: глядит серыми бесформенными наростами, торчащими из глазниц, со щек тянутся пучки переплетенных то ли вен, то ли сухожилий, приросших к плечам, и все это похоже на… ну… э-э…

Ну знаешь эти огромные мощные мясорубки в супермаркетах? Туда сгружают остатки, обрезки, обломки костей, пихают в воронку наверху, а внизу решетка, и будущий гамбургер выползает оттуда пучком дряблых красных червей.

Так вот, оно выглядело вроде того.

Я вдруг замечаю: гавань вся усеяна этими раздутыми плавающими монстрами, половина тех, кого я принял за товарищей по оружию, – это обезображенные трупы гражданских. Я обед едва наружу не выметал, и думаю: может, все наши были правы одновременно? Может, это и синтевирусы, и ядерный удар, и заговор с переворотом, мать твою, ну отчего за компанию не подкинуть и девенвортовских сбрендивших биоморфов? Может, кто-то решил все сразу в дело пустить, чтобы уж гарантированно нас доконать?

Только сдается мне, это далеко не все, ох не все!

Тут кто-то завопил, я оборачиваюсь, ожидая увидеть новый кусок мертвечины и гнили, но вместо того вижу бурлящую от множества пузырей воду. Сперва думаю: это предсмертный вздох «меч-рыбы» со дна Гудзона, но вода все бурлит, и у меня вдруг мелькает проблеск надежды. Может, это наша субмарина пришла на помощь, кавалерия примчалась спасать несчастных поселенцев? Темная металлическая штуковина уже различима под поверхностью воды, снизу просачивается красный свет, а крошечная, забившаяся от страха в нору часть моего рассудка шепчет: не слишком-то оно похоже на рубку подлодки. Никогда таких не видел.

Оно поднимается над водой, и поднимается, и поднимается, и вот уже целиком вылезло, и все поднимается, эдакий небоскребище, вода по нему стекает реками, аж море внизу ходуном ходит. И по-прежнему ни хрена не разобрать, только две штуки круглые вроде гимнастических обручей (и размером с них же) пылают оранжевым огнем, а между ними – темень. Одно ясно: чем бы эта штука ни была, она не отсюда.

И не успела эта мысль как следует обжиться в моей голове, летучая хрень врубила прожектора и начала отстрел.

Когда вижу бегущую ко мне череду всплесков, рефлексы срабатывают как часы. Их и под водой слышно, это «твип-твип-твип» стрельбы очередями, вот оно громче, вот ослабло, когда погружаешься. Но только всплываешь хватануть воздуха, сыграть с курносой в чет-нечет – снова вовсю. Не поймешь, куда плыть, – времени нет. Выскакиваешь, вдыхаешь, краем глаза подмечаешь, где над головой несется мелькающая дорожка трассеров. Оп – кто-то вскрикнул, проиграл свой раунд в чет-нечет, но ты уже снова под водой, надеясь не подгадать безносой, пока на берег не выберешься. Конечно, там не нырнешь, но, по крайней мере, земля под ногами. И можно спрятаться, а не болтаться на воде живой раскровяненной приманкой для акул.

Долой мозг, вся власть мозжечку, пусть мышцы решают сами, в какую сторону дернуться. Не пытайся думать, что перед тобой, – это не по твоему уму, времени нету. Думай, что оно делает. А оно стреляет! Никаких тебе фазеров, лучей смерти, оно, мать его, стреляет! И никаких целевых суперкомпьютеров, а то ты был бы уже трупом. Оно расшвыривает гребаные пули, будто заказало обычный боезапас с обычного склада армии США.

Конечно, и обычный боезапас подходит прекрасно, когда мишень – безоружный гамбургер, нелепо бултыхающийся посреди бухты. Выныривая, я слышу крики – воздушный урод косит нас как траву. Но я все кидаю кости, я в игре: дышу, ныряю, выныриваю, загребаю, дергаюсь влево, вправо – и летучий придурок меня не достал! Я добрался до берега и чуть не убился о кучу хлама, не заметил прибрежных камней, а торчащая у самой поверхности дреколина чуть не выбила мне глаз. Дно и камни скользкие, но ведь твердые! Ура! Карабкаюсь наверх и утыкаюсь в бетонную стену набережной. За долю секунды соображаю: без крючьев или перчаток-липучек никак не выбраться. Поскальзываюсь, валюсь навзничь, а из стены брызжет бетонная крошка, и я любуюсь на череду круглых выбоин там, где секунду назад была моя голова.

Я снова в воде, а прожектора в небе, поганые гляделки, так и шарят по бухте, выискивая мишени. Кто-то слева орет – мать честная, Левенворт, и не пришибло психа, вот же нашел место, где параноику самое раздолье. Он машет, показывает: неподалеку набережную разворотило, в парапете дыра в несколько метров. Он уже нырнул туда, я поспеваю следом. Ползем через небольшой такой каньончик ломаного бетона и спутанной драной арматуры, норовящей выпустить тебе кишки при каждом движении, будто рыбе. А в воздухе особая вонь – не масло и мазут с подлодки, не смрад от трупов и дерьма в бухте, а кислое такое, резкое. Аммиак – вокруг смердит аммиаком!

Наконец мы выбираемся к груде мусора, бывшей когда-то улицей, и прячемся под вздыбившимся пластом асфальта, похожим на детский шалаш. Но Глазки Небесные на месте не стоят, шарят, заходят сбоку – и мы у них как на ладони. Левенворт выскакивает и несется к ближайшему укрытию, старому развалившемуся дому метрах в пятидесяти, за автостоянкой. Я мчусь за ним, глаз от земли не отрываю, но помогает мало: все равно вижу, как Левенворт разлетается, будто шарик с водой, аккурат перед моим носом. Пули сыплются градом, нас приятненько так превращают в фарш, а тупой голосок в моей голове все не заткнется, все твердит: «Ну, по крайней мере, Левенворт умер счастливым, прав оказался напоследок, пришельцы из космоса его ухайдокали, и…»

И тут – хрясь! Будто тяжелым, тупым приложили, потянуло за все тело – и я уже никуда не бегу. Ног не чувствую, лежу мордой в щебенке, вокруг кровища – моя, не иначе, я прям чувствую, как из меня хлещет.

Но боли нету. То ли хребет перебило, то ли шок, боль еще до мозгов не добралась. Хотя чувствую: ребятки, я подыхаю. Лежу и знаю: сейчас кончусь. И не больно совсем.

Но руками я еще двигать могу. Неподалеку кто-то орет – значит, не один я еще живой, не всех ухлопали. Переворачиваюсь на спину – а перед глазами дрожит, мушки плавают, все кровавым подернулось, но если уж мне кранты, так почему бы не взглянуть напоследок врагу в лицо. Вот он, огромней смерти, целый летучий Армагеддон, темный силуэт за слепящим светом, и я ничего не могу различить, но воображение услужливо рисует сотни дергающихся, выслеживающих стволов, ловящих цель, глядящих прямо на меня, мать твою, прямо в душу – и вдруг над головой эдакое «бу-умм!».

Небесные Глазки дергаются, будто промеж них отвесили хорошего пинка.

Мгновенно мелькает: «Ни хрена себе отдача». Но потом доходит: это ж в поганца ПОПАЛИ! Не знаю, кто у этой летучей махины вместо пилота – но и до него дошло, про меня сразу забыл, развернулся, отыскивая того парня, который осмелился дать сдачи.

И вот он стоит в перекрестье прожекторных лучей, как поп-звезда.

Похож на боевого робота: вроде циклопа, для лица места не осталось, полголовы – здоровенный кровавый глаз. Словно кто-то большую греческую статую ободрал до мышц и сухожилий, пучки мышц хорошо видны в прожекторном свете, цвета оружейной стали, глянцевые, маслянистые, обернутые вокруг торчащего там и сям скелета. Хребет хорошо заметен, высовывается, над плечами вроде черепа, костяшки пальцев, коленные чашечки и локти блестят хромом, но вряд ли это хром, им надо быть раз в тысячу крепче.