Бесконечная земля - Бакстер Стивен

И услышал голос Лобсанга:

– Превосходно! Не могу сказать, что ожидал именно этого, но, несомненно, я надеялся на благоприятный исход! Кстати, будет весьма уместно, если вы, в свою очередь, тоже им что-нибудь подарите.

Предыдущий владелец великолепной рыбы ободряюще улыбался Джошуа.

– У меня есть стеклянный нож, но что-то я сомневаюсь, что ему он когда-нибудь понадобится… – Джошуа помедлил, испытывая неловкость. – И потом, я не хочу отдавать свой нож, который я сам вырезал из куска обсидиана.

Обсидиан Джошуа подарил человек, которому он спас жизнь.

– Он со мной уже давно…

Лобсанг нетерпеливо сказал:

– А теперь подумайте хорошенько. Совсем недавно вы ожидали жестокого нападения, не так ли? Очевидно, что это была его рыба, и он отдал ее вам. Я полагаю, акт дарения важнее, чем сам подарок. Если без оружия вы чувствуете себя голым, пожалуйста, возьмите что угодно в нашей оружейной, хорошо? Но прямо сейчас… отдайте ему нож.

Джошуа, злясь на самого себя, сказал:

– А я даже не знал, что на корабле есть склад оружия!

– Век живи – век учись, друг мой. Скажите спасибо, что у вас еще есть шанс сделать и то и другое. Подарок имеет цену, которая никак не связана с деньгами. Протяните нож и добродушно улыбнитесь в камеру, Джошуа, потому что вы творите историю – первый контакт с пришельцами, у которых, впрочем, хватило совести эволюционировать на Земле.

Джошуа протянул неведомой твари любимый нож. Его с преувеличенной осторожностью взяли, поднесли к свету, восхитились, осторожно пощупали лезвие. В наушниках раздалась какофония, как будто в бетономешалку набросали шаров для боулинга.

Через несколько секунд шум, слава богу, прекратился и сменился бодрым голосом Лобсанга:

– Как интересно! Они обращаются к вам, используя частоты, которые мы способны воспринимать, в то время как между собой, похоже, общаются ультразвуком. То, что вы слышали, было моей попыткой перевести ультразвуковой разговор на тот уровень, на котором человек мог бы его воспринять, если не понять.

А потом в одну секунду они пропали. Ничего не наводило на мысль, что здесь стояли какие-то существа, не считая огромных следов на снегу, которые уже заносила метель. И, разумеется, не считая лосося.

Вернувшись на корабль, Джошуа засунул огромную рыбину в холодильник. Налив кофе, он устроился в гостиной и сказал, обращаясь к воздуху:

– Я хочу с вами поговорить, Лобсанг. Не с голосом в пустоте. Мне нужно лицо, по которому я смогу двинуть.

– Я понимаю, что вы сердитесь. Но заверяю, что никакая опасность вам не грозила. Как вы, должно быть, уже догадались, вы не первый, кто повстречался с этими существами. У меня есть сильная уверенность, что человек, который увидел их первым, решил, что они – русские…

И Лобсанг рассказал Джошуа историю рядового Перси Блэкни, восстановленную по записям в дневнике и обрывистым историям, которые слышала удивленная сиделка во французской больнице, куда Перси отвезли после его внезапного возвращения в 1960-х годах.

Для рядового Перси, который стоял лицом к лицу с бесстрастными поющими незнакомцами в глубине девственного леса, события явно обрели счастливый оборот.

Ну конечно. Это, наверное, русские. Ведь русские сейчас тоже воюют, так? И совсем недавно в окопах ходил номер «Панча», где русских нарисовали… ну да, похожими на медведей.

Его дедушка, тоже Перси, побывавший в плену во время Крымской кампании, охотно рассказывал любопытному мальчику про русских:

– Они воняют, парень, и грязные как черти, по-моему, просто дикари, а иные из них живут черт знает в какой глуши – я таких вообще никогда не видел! Они волосатые, а уж бороды такие, что козу можно спрятать, только, наверное, коза сбежит, потому как ей не понравятся те мелкие обитатели, что кишат в бороде. Но петь они умеют, мальчуган, хоть и воняют, – петь они мастера, еще лучше, чем валлийцы, помяни мое слово, поют они здорово. Но если заранее не знаешь, примешь их за зверей.

И теперь Перси смотрел на толпу волосатых, бесстрастных, но не выказывающих враждебность лиц. Он отважно сказал:

– Я – английский Томми. Ясно? Я на вашей стороне! Да здравствует царь!

Волосатые люди вежливо слушали и переглядывались.

Может быть, они хотели, чтобы он спел еще. В конце концов, мать говорила, что музыка – универсальный язык. По крайней мере, они не взяли его в плен и не пристрелили. Поэтому Перси с большим подъемом исполнил «Типперери», а в финале лихо отдал честь и крикнул: «Боже, храни короля!»

И тут русские неожиданно принялись размахивать в воздухе огромными ручищами и с явным энтузиазмом греметь: «Боже, храни короля». Их голоса раскатывались, как эхо выстрелов в туннеле. Потом они сомкнули косматые башки, как будто совещаясь, и снова запели «Сунь заботы в заплечный мешок».

Правда, на сей раз и заботы и мешок были другими. Рядовой Перси отчаянно силился понять, что же такое он слышит. Да, песня была та же самая, но они исполняли ее, как церковный хор. Отчего-то она, отчужденная от Перси, обрела собственную, хоть и странную жизнь, гармонии переливались и сплетались, как спаривающиеся угри, а затем опять расходились в потоке звуков – и все-таки это был старый добрый «Заплечный мешок». Нет, он стал даже лучше, словно обрел реальность. Рядовой Перси никогда еще не слышал такой музыки, он захлопал в ладоши, и русские тоже – в лесу как будто зазвучала тяжелая артиллерия. Они хлопали так же энергично, как и пели. Может быть, даже еще энергичнее.

И вдруг до Перси дошло, что вчерашние раки были закуской, а не обедом. Что ж, если русские ему не враги, может, они поделятся пайком? Под своими меховыми шубами они казались довольно крупными. Стоило попытаться, поэтому Перси потер живот, недвусмысленно потыкал пальцем в рот и с надеждой взглянул на русских.

Закончив пение, они вновь сгрудились кучкой; до Перси доносился только тихий шепот, похожий на гудение комара – тонкий раздражающий писк, который не дает ночью заснуть. В любом случае, придя к согласию, они опять запели. На сей раз они издавали сплошь свистки и трели, как будто подражали птицам, притом неплохо. Перси различал нотки соловья и скворца, птичья песня лилась как лучший рассветный хор, который он когда-либо слышал. И все-таки его не оставляло впечатление, что русские разговаривают или, точнее, поют – о нем.

Один из лохмачей подошел ближе, под пристальными взглядами остальных, и пропел голосом Перси «Типперери» безошибочно от начала до конца – Перси не сомневался, что это был его собственный голос, даже родная мать бы не отличила. Затем двое русских скрылись в лесу, оставив других невозмутимо сидеть вокруг Перси.