Улица Теней, 77 - Кунц Дин

Она говорит о совершенных плодах, хотя сама произвела на свет далекую от совершенства дочь. Она представляет себе, что этот увядающий ребенок — счастливый дар. Такое нарушение умственной деятельности показательно для человечества. Серьезные дефекты объявляются эксцентричностями, несовершенства объявляются отличиями, которые лишь увеличивают разнообразие в рамках одного вида.

Разнообразие — не соль жизни. Это мать беспорядка.

Индивидуальность — не признак свободы. Это свидетельство упадка.

Свобода — рабыня хаоса. Объединение — это порядок, все думают и действуют как единое целое.

Скоро несовершенная мать и еще более несовершенная дочь станут одним, с них сдерут все индивидуальное. Их гордость, и надежда, и страх окажутся такими же бессмысленными, как сама их жизнь.

Одновременно с матерью и дочерью пожилые сестры узнают, что за деньги безопасность не купишь, что все человеческие достижения — пшик, что значение имеет лишь Земля, а не такие паразиты, как все они, населяющие ее, Земля — во всем своем великолепии.

Под земной корой толщиной в 1700 миль находится море расплавленных железа и никеля глубиной в 1400 миль, и движение этого моря генерирует магнитное поле планеты. Проявления этого поля, мерцающие синие всполохи ночью и даже в пасмурные дни, когда-то привлекли индейцев на Холм Теней. Каждые тридцать восемь лет глубинные конвекционные потоки в этом океане расплавленного металла создают необычно высокую приливную волну энергии. Дефект в структуре пространства-времени, червоточина, над которой построен «Пендлтон», — потайная дверь, которая большую часть времени закрыта на защелку. Но цунами магнитной энергии открывало ее раньше и очень скоро откроет снова.

Я жду этого момента.

Глава 16

«У Топпера»

На другой стороне улицы Теней, в половине квартала вниз по склону, располагался ресторан «У Топпера», где готовили отличные стейки. В отделке зала преобладали белый и черный цвета, из материалов предпочтение отдавалось стеклу и нержавеющей стали. В черно-белой гамме выдерживалась и униформа официантов, а цветовое разнообразие вносила только посуда — имитация «Тиффани» — да приготовленные блюда.

В примыкающем к ресторану баре Сайлес Кинсли сидел в кабинке у окна. Здесь освещение отраженным светом, еще более искусное, чем в ресторане, подчеркивало форму и добавляло блеска каждой отражающей поверхности.

Они с Норой частенько приходили сюда, чтобы съесть стейк, иной раз просто чего-нибудь выпить. В первый год после ее смерти он не побывал тут ни разу, боясь, что воспоминания будут слишком болезненными. Теперь же приходил именно потому, что воспоминания о тех местах, где они бывали вдвоем, поддерживали его. Чем больше времени проходило после ее ухода, тем ближе к Норе он себя ощущал, возможно, потому, что он быстро приближался к собственной смерти, которая соединила бы его с ней.

Хотя рабочий день закончился далеко не везде, народу в баре уже хватало. Скорее всего, люди больше стремились укрыться от грозы, чем снять накопившееся за день напряжение. Сайлес не практиковал уже много лет, но по-прежнему обращал внимание на говорящие мелочи, которые могли подтвердить или опровергнуть свидетельские показания. При текущем ужасном состоянии экономики, во времена стремительных перемен и лишенного здравого смысла насилия, некоторые тонкости, подмеченные в наряде и манерах посетителей бара, подсказывали Сайлесу, что они хотели забыть проблемы не только рабочего дня, но и эры, в которой живут, потому и выбрали именно это заведение. Здесь заводили музыку времен больших оркестров, Гленна Миллера, Бенни Гудмана, Арти Шоу. Наибольшей популярностью пользовались мартини, джин с тоником, сингапурский слинг,^[12] которые с удовольствием пили в 1930-х годах, а не слабенькое белое вино и низкокалорийное пиво этого безрадостного, одержимого здоровым образом жизни века. Нарушая закон, некоторые приносили с собой пепельницу, совсем как в годы «сухого закона» бутылки в пакетах из плотной, коричневой бумаги, и курили. Ни администрация, ни другие посетители не жаловались. Настроение бунта чувствовалось очень даже явственно, хотя многие не понимали, против чего они желают бунтовать.

В кабинке Сайлес сидел лицом на восток, к вершине холма, и сквозь дождь видел огни «Пендлтона». Напротив него расположился Перри Кайзер, работавший прорабом компании, которая реконструировала «Белла-Висту» в 1973 году. Кайзеру только что принесли мартини, и он собирался отведать его, прежде чем начать рассказ.