В мгновение ока - Брэдбери Рэй

— И все же, — настойчиво повторил Естествоиспытатель, — машина у вас закреплена на козлах. Если ее высвободить, можно ли будет удерживать равновесие на двух колесах?

— Проще простого! — воскликнул Уэзерби и, ухватив машину за раму, приподнял ее над козлами. В считанные мгновения его «путник», «землепроходец», «конь-огонь», выпущенный на свободу, понесся к дверям и вылетел наружу, а доктор Гофф, выскочив следом, закричал:

— Что вы делаете? Не ровен час, разобьетесь насмерть!

— Нет, я порадую душу и разгоню кровь! — прокричал в ответ Уэзерби, и вот он уже ворвался на птичий двор с наезженными дорожками и стал нарезать круг за кругом на своей железной кобыле, обдирая ступни, лодыжки и голени, жадно втягивая воздух и оглашая окрестности громоподобным хохотом. — Ну, что я говорил? Кто тут разобьется насмерть?! Пара ног, пара колес — что еще нужно?

— Силы небесные! — Доктор Гофф вытаращил глаза. — Боже праведный! Как же так?

— Я лечу вперед быстрее, чем падаю. Необъяснимый закон природы. Да-да, почти лечу. Лечу! Бойтесь, лошади, скоро придет ваша смерть!

При слове «смерть» он окончательно вошел в раж и разразился нечленораздельными воплями; со лба ручьями катился пот. Машина вильнула в сторону и сбросила лихого наездника, который вылетел из седла, как из катапульты, перекувырнулся и приземлился в курятнике, откуда полетели пух и перья. Куры в исступлении заметались по клетке и подняли неописуемый гвалт. Железная кобылка, предоставленная самой себе, все еще крутила колесами и, елозя на боку, подбиралась к доктору Гоффу, который в ужасе отпрыгнул в сторону, чтобы не быть раздавленным.

Невзирая на внушительную траекторию полета, Уэзерби, хотя и не без помощи доктора, сумел подняться на ноги.

— Это ничего не значит! Теперь-то вы понимаете, какие возможности таит в себе мое изобретение?

— Понимаю: переломы, ссадины и сотрясения мозга.

— Нет! Я сжимаю ногами скорость, приближаю прекрасное будущее. Вы проделали долгий путь, доктор. Так примите же у меня эту машину, чтобы ее усовершенствовать.

— Я, так сказать… — забормотал доктор, торопливо покидая птичий двор. Не помня себя, он приковылял в лачугу и растерянно потоптался у выхода. — Одним словом…

— Пообещайте это сделать, доктор. Иначе мое изобретение погибнет, и я вместе с ним.

— А… гм… — промямлил доктор, отворил дверь на улицу, но тут же в испуге попятился назад. — Что я наделал! — воскликнул он.

Выглянув из-за его спины, Уэзерби еще больше обескуражил гостя:

— Вся округа уже прослышала о вашем посещении, доктор. Здесь молва разносится быстро. Блаженный приехал к блаженному.

И в самом деле, на дороге и прямо у крыльца стояло десятка полтора-два местных жителей — кто с булыжником, кто с дубиной. Глаза горели злобой и неприкрытой враждебностью.

— Вот они! — выкрикнул чей-то голос.

— Упечете его или нет? — потребовал ответа кто-то другой.

— Да или нет? — эхом вторила толпа, подступая ближе.

Не долго думая, доктор Гофф ответил:

— Упеку. — И повернулся лицом к хозяину.

— Куда вы хотите меня упечь, доктор? — зашептал Уэзерби, вцепившись ему в рукав.

— Тихо! — Доктор попытался урезонить толпу. — Дайте подумать.

Он сделал шаг назад, погладил лысину, потом потер лоб, призывая на помощь свои незаурядные мыслительные способности, и наконец издал победный возглас.

— Придумал. Богом клянусь, гениальная мысль: она придется по нраву не только соседям, которые вас больше не увидят, но и вам, сэр, — вы тоже их больше не увидите.

— Как это, доктор?

— Слушайте внимательно: вы приедете в Лондон под покровом ночи, я проведу вас в музей через служебный подъезд, вместе с вашей сатанинской игрушкой…

— Для чего?

— Для того, сэр, чтобы предоставить вам дорогу с гладким покрытием, такую дорогу, о какой вы и мечтать не смели!

— Откуда там дорога? Да еще с покрытием?

— Музейные полы: мраморные плиты, прекрасные, дивные, безупречно гладкие; да-да, они как раз подойдут для ваших нужд.

— Это для каких же?

— Не задавайте дурацких вопросов! Каждую ночь вы сможете седлать своего демона и колесить на нем, сколько душе угодно, мимо полотен Рембрандта, Тернера и Фра Анжелико, лавировать среди греческих статуй и римских бюстов, аккуратно объезжая фарфоровые и хрустальные вазы. Будете являться по ночам, словно Люцифер.

— Господи, — выдохнул Уэзерби. — Как же я сам-то не додумался?