Тирмен - Валентинов Андрей

Раз в три года Петр Леонидович менял секретный номер на новый. Тайной с друзьями-знакомыми делиться не спешил. Ради этого и мобильник завел, но тоже приватно, исключительно ради связи с господином Зинченко. Даньке Петр Леонидович домашний номер не сообщал до поры до времени. А с Тимуром, псом-боксером, скрытничать не стал: продиктовал шесть цифр, велев запомнить, а бумажку – съесть. Понятлив оказался «хомячок», не из болтунов.

Гадом буду, отец, век воли не видать, только если петух жареный!..

– Леонидыч! Я щас возле Макаренко, который памятник. Тебе бы подъехать, а? Тут…

Старик внимательно выслушал про «тут» и повесил трубку. Надо ехать, ничего не попишешь. Изжарили петуха.

– Алло? Примите заказ на такси. Да, прямо сейчас…

Тимура он нашел, где и было обещано: на скамейке, за памятником давнему своему знакомцу Антону Семеновичу Макаренко. Тимур ждал не один, ясное дело. Слева тосковал сержант Фроленко, рябой мент по прозвищу Каланча (или, для коллег по службе, Дядя Степа); справа – хмурый, сосредоточенный Вовик-амбал. Ну да, как без звезды родного райцентра?

Адмирал Канарис спрятался за спиной амбала. Скукоженный, пыльный, в драном пиджаке. Левая нога голой пяткой светит, на щеке то ли синяк, то ли свежая грязь. Увидел Кондратьева, вздрогнул, прижался к богатырскому плечу Вовика.

Сержант Каланча встал. Оправил мундир, придал лицу выражение.

– Так что непорядок, Петр Леонидыч! Надо разбираться.

Молча смотрел действующий тирмен Кондратьев на бывшего тирмена Канари.

Разбираться? Надо. А как?

Час назад известный всему городу псих Адмирал Канарис сиганул под маршрутку. Спасло лишь то, что псих решил свести счеты с жизнью на светофоре, установленном перед главным входом в парк. Маршрутка как раз тормозила на красный свет. Обошлось, не пустил красный свет Адмирала в дальнее плавание. Пиджак по шву треснул, щека пострадала. Три утерянные медальки вкупе с одной туфлей – не в счет.

Возле адмирала, поверженного на асфальт, первым оказался мент Фроленко. А вскорости и «хомячки» подоспели.

– Что же ты, Андрей?

Канарис словно ждал вопроса. А может, и впрямь ждал.

– Позвали! – Он заерзал, всхлипнул, грязным рукавом утер лицо. – Позвали меня, старшой. Все наши: Иловаев, Васыль Лександрыч, Пашка с Федором, твой Семен. И ты звал! Ты, старшой, посередке стоял: в форме офицерской, как на фотографии…

Глаза безумца горели черным огнем. Текла слюна по небритому подбородку.

– Вы на тротуаре ждали… У входа, где раньше арка была. И меня звали. Не словами, душой звали. Я и пошел, старшой. Если зовут, если все вместе… Значит, надо! Понимаешь?

Старик не стал спорить. Кивнул, соглашаясь с Адмиралом. Если зовут, значит, надо. Строгий гражданин Иловаев, затем Василий Александрович, завсектора сезонной статистики, Паша, Федор, Сеня Клименко, он сам. И отставной старшина Андрей Канари.

Великолепная семерка опять вместе.

– Я чего бегом бежал, старшой? Сколько лет никого не встречал, а тут все наши, как на параде. Обидно даже. Мертвяк на мертвяке, не пройти, не протолкнуться, синька вокруг, будто в химчистке. А наших нет. Наконец-то увидел, сподобился. Наверное, Она разрешила напоследок…

И снова не стал возражать Кондратьев. Должно быть, так и случилось. Спешил экс-тирмен Канари в родной парк, орденами-медалями звенел, ясному солнышку радовался, мертвецов надоедливых сторонился.

И увидел.

Пожалуй, и вправду позвали Адмирала. Мене, мене, текел…

– В дурдом психа! – рассудил Вовик, дослушав. – Или типа на мыловарню, чтоб под ногами не путался. У нас в райцентре таких уродов…

Покосился на амбала пес-боксер Тимур. И двинул в ухо – крепко, от всей души.

Где конец, которым заканчивается начало?

Эта невинная присказка сильно раздражала Петра Леонидовича. Если вспоминалась слишком уж не вовремя, он мысленно отправлял ее автора, как говорится, «меж двух пуль». Первая, пристрелочная, свистнула-прожужжала над ухом: «Ж-ж-жди!». Сейчас будет вторая, неслышная, окончательная. Решай, умник: где начало, где конец?

Но безымянный остроумец прав: все в жизни имеет свой маркер.

Начало закончилось рассказом Канари об американском снайпере. В тот неожиданно холодный вечер октября 1983 года они – редкий случай! – собрались вместе. Семеро Сукиных Сыновей, сектор «Драй Эс». Канари не первый день, что называется, маялся. При встречах жаловался на какую-то ерунду, впервые злился на нехватку денег; однажды, чего давно не случалось, зашел к Петру Леонидовичу на работу. Кондратьева не застал, а с Сеней Клименко, тогдашним сменщиком, откровенничать не захотел. Посидел минут двадцать, ушел… На следующий день забежал еще раз. Кондратьев спустился с Андреем на «минус первый», и они стреляли часа три, пока рука не устала. Петр Леонидович хотел спросить, что у бывшего старшины не так. Не спросил, воздержался.