Град обреченный - Стругацкие Аркадий и Борис

Наступило молчание. Андрей, стиснув зубы, переживал за мэра. Мэр был обширный, представительный, с необычайно располагающим лицом, сплошь благородно седой. Он прекрасно говорил на собраниях городского актива – о воздержании, о гордом аскетизме, о силе духа, о внутреннем заряде стойкости и морали. А когда они встречались на лестничной площадке, он обязательно протягивал для пожатия большую теплую сухую руку и с неизменной вежливостью и предупредительностью осведомлялся, не мешает ли Андрею по ночам стук его, мэра, пишущей машинки…

– Не верит! – сказала вдруг Сельма. Она, оказывается, больше не смотрела на портрет, она с каким-то сердитым любопытством разглядывала Андрея. – Не веришь – не надо. Мне вот только все это отмывать противно. Нельзя тут кого-нибудь нанять, что ли?

– Нанять… – тупо повторил Андрей. – Фиг тебе! – сказал он злорадно. – Сама отмоешь. Тут белоручкам делать нечего.

Некоторое время они молча разглядывали друг друга со взаимной неприязнью. Потом Сельма пробормотала, отведя глаза:

– Черт меня сюда принес! Что мне тут делать?

– Ничего особенного, – сказал Андрей. Он пересилил свою неприязнь. Человеку надо было помочь. Он уже навидался тут новичков. Всяких. – Что все, то и ты. Пойдешь на биржу, заполнишь книжку, бросишь в приемник… Там у нас установлена распределяющая машина. Ты кем была на том свете?

– Фокстейлером, – сказала Сельма.

– Кем?

– Ну, как тебе объяснить… Раз-два, ножки врозь…

Андрей опять обмер. Врет, пронеслось у него в голове. Все ведь брешет, девка. Идиота из меня делает.

– И хорошо зарабатывала? – саркастически спросил он.

– Дурак, – сказала она почти ласково. – Это же не для денег. Просто интересно. Скука же…

– Как же так? – сказал Андрей горестно. – Куда же твои родители смотрели? Ты же молодая, тебе бы учиться и учиться…

– Зачем? – спросила Сельма.

– Как – зачем? В люди вышла бы… Инженером бы стала, учителем… Могла бы вступить в компартию, боролась бы за социализм…

– Боже мой, боже мой… – хрипло прошептала Сельма, как подрубленная упала в кресло и уронила лицо в ладони. Андрей испугался, но в то же время ощутил и гордость, и чудовищную свою ответственность.

– Ну что ты, что ты… – сказал он, неловко придвигаясь к ней. – Что было, то было. Все. Не расстраивайся. Может быть, и хорошо, что так у тебя получилось: здесь ты все наверстаешь. У меня полно друзей, все – настоящие люди… – Он вспомнил Изю и сморщился. – Поможем. Вместе будем драться. Здесь ведь дела до черта! Беспорядка много, неразберихи, просто дряни – каждый честный человек на счету. Ты представить себе не можешь, сколько сюда всякого барахла набежало! Не спрашиваешь его, конечно, но иногда так и тянет спросить: ну чего тебя сюда принесло, на кой ляд ты здесь кому нужен?..

Он совсем было уже решился по-дружески, даже по-братски, потрепать Сельму по плечу, но тут она спросила, не отрывая ладоней от лица:

– Значит, не все здесь такие?

– Какие?

– Как ты. Идиоты.

– Ну знаешь!

Андрей соскочил со стола и пошел кругами по комнате. Вот ведь буржуйка. Шлюха, а туда же. Интересно ей, видите ли… Впрочем, прямота Сельмы ему даже импонировала. Прямота всегда хороша. Лицом к лицу, через баррикаду. Это не то что Изя, скажем: ни нашим ни вашим – скользкий, как червяк, и везде просочится…

Сельма хихикнула у него за спиной.

– Ну чего забегал? – сказала она. – Я же не виновата, что ты такой идиотик. Ну, извини.

Не давая себе оттаять, Андрей решительно рубанул ладонью воздух.

– Вот что, – сказал он. – Ты, Сельма, очень запущенный человек, и отмывать тебя придется долго. И ты не воображай, пожалуйста, что я обиделся лично на тебя. Это с теми, кто тебя до такого довел, у меня да – личные счеты. А с тобой – никаких. Ты здесь – значит ты наш товарищ. Будешь работать хорошо – будем хорошими друзьями. А работать хорошо – придется. Здесь у нас, знаешь, как в армии: не умеешь – научим, не хочешь – заставим! – Ему очень нравилось, как он говорит, – так и вспоминались выступления Леши Балдаева, комсомольского вожака факультета, перед субботниками. Тут он обнаружил, что Сельма наконец отняла ладони от лица и смотрит на него с испуганным любопытством. Он одобряюще подмигнул ей. – Да-да, заставим, а ты как думала? У нас, бывало, на стройку уж такие сачки приезжали – поначалу только и норовят в ларек да в лесок. И ничего! Как миленькие! Труд, знаешь, даже обезьяну очеловечивает…