З.Л.О. - Соя Антон

Пока бюрократический маховик всесоюзного розыска со скрипом раскачивался, Черняк еще дважды успел обломаться в сентябре, а потом встретил воздушное создание в розовой куртке. Он, как всегда, крутился у КПП, когда его окликнул дежурный. Черняк увидел ее, и ноздри его раздуло от запаха будущей крови. Такой красавицы он еще не «провожал». Осенний лес вел девчонку в самую страшную сказку ее жизни. Она взахлеб рассказывала доброму невзрачному провожатому о своем необыкновенном женихе, их огромной любви, о скорой свадьбе в ресторане гостиницы, где ее папа работал директором, а зверь Черняк тихонечко выл про себя, давился слюной и гормонами и не слышал ничего, кроме стука своего черного сердца.

Следователь спросил Черняка, было ли ему жалко своих жертв. Нет, ответил Черняк, ведь они были ему чужими, чего их жалеть. Свою маму Черняк жалел и себя тоже. На следующий день в полк нагрянул отец Вари (так звали девушку в розовом). Ему вызвали ее парня — Вовку Бегунова, сержанта разведроты, только что вернувшегося с учений. Немец дружил с Вовкой — красивым, статным парнем, ленинградцем, мастером спорта по биатлону.

Узнав, что с Варей он не виделся, небритый папа с синяками под глазами очень расстроился. Еще больше он расстроился, узнав, что дочь его приезжала в полк и что какой-то солдат водил ее на полигон. В голову к папе Вари полезли нехорошие мысли, и он поделился ими с командиром полка.

Комполка был мужик неглупый, сразу почувствовал беду. Он как мог успокоил папу Вари: мол, дело молодое, может, ей вожжа под хвост попала, передумала с женихом встречаться, к подруге поехала. Папа Вари возразил, что девочка у него домашняя и спокойная, но очень уж захотелось ему поверить в успокоительные речи полковника, и он уехал домой ждать дочь.

Как только он уехал, комполка объявил общее построение на плацу. Даже медпункт во главе с Немцем построил. Приказал выйти на два шага тому, кто провожал вчера девушку на полигон. Никто не вышел. Тогда прапор, дежуривший на КПП, обошел всех солдат, но Черняка не опознал. Прапора отправили на губу, солдат распустили, комполка загрустил. Дело запахло большими неприятностями. Еще больше он загрустил, когда к нему подошел лейтенант и сказал, что у рядового Сиддикова пропала мать, приезжавшая к нему на свидание в июле. Давно не писала, а тут еще с ее работы письмо пришло, что она там не появляется.

— Чего ж ты, мудак, сразу не доложил?

— Не хотел беспокоить из-за ерунды. Мы-то здесь при чем? Может, загуляла женщина.

Через три дня начался октябрь. А еще через два выпал неожиданный снег, будто дьявол помогал своему служителю, пытался скрыть следы его преступлений. Зверь Черняк от страха не спал третью ночь, он понял, что расплата близка, и решил бежать. Но комполка усилил охрану периметра; страх не давал Черняку сосредоточиться и продумать план побега. Он решил дождаться дежурства по роте и бежать с оружием, но тут нагрянули милиционеры с умными овчарками и неугомонным отцом Вари. Овчарки понюхали Варины вещи и поволокли милиционеров к полигону, прямиком к валуну. Милиционеры вернулись и попросили дать им солдат, чтобы копать мерзлую землю. Папе стало плохо с сердцем, его привели в медпункт, а оттуда Немцу пришлось отправить его под капельницей на «санитарке» в госпиталь.

Солдат милиционерам дали из хозроты, целых пять душ. Четыре чистые и одну черную. Потому что Черняк служил в хозроте, и его как раз и отправили к валуну. Лицо Черняка стало белее снега, и, как только он подошел к камню, умные собаки повалили его. Удивленные такой быстрой развязкой, милиционеры надели на него наручники. Черняк при этом тихо выл и поскуливал, во всяком случае, так показалось четырем его однополчанам, которые разрыли страшную могилу. Двух из них стошнило, а одного пришлось приводить в себя пощечинами. Милиционеры искали один труп, а нашли четыре. Они погрузили Черняка в зарешеченный «уазик» и увезли в Ленинград. Дело поручили самому опытному следователю по особо важным делам. Полк еще целый месяц после страшной находки лихорадило и трясло. История обрастала все большим количеством мистических и невероятных подробностей. Солдаты не хотели мириться с тем, что столь страшные деяния совершил один из них, боец, с которым они бегали по плацу и ели в одной столовой. Они не могли поверить, что человек, такой же как они, способен на подобное.

Сиддикова и приятелей погибших девушек перевели подальше от греха в дальние глухие части. Убитого горем Бегунова положили в медпункт, где он две недели ничего не ел, несмотря на все старания Немца, своего друга. В полку стали ходить легенды о том, что Черняк убивал своих жертв в полнолуние, что наверняка есть еще захоронения, которые просто еще не нашли. Говорили, что Черняк мог гипнотизировать и прикидываться другим человеком. Морочить голову, одним словом. Азиаты плевались, произнося его имя, кавказцы проклинали его род. Говорили, что его никогда не били, потому что он не плакал, а противно и страшно, по-волчьи выл. Говорили, что вся спина у Черняка была покрыта шерстью, а копчик продолжался маленьким хвостиком. Говорили, что валун оказался не простым камнем, а древним капищем. Что местные дикие племена, жившие здесь еще до прихода финно-угров, приносили на этом камне жертвы своим свирепым богам и что валун сам заставил Черняка приносить ему жертвы. Говорили еще много чего, но даже те, кто прослужил с ним весь год, не помнили хорошенько его внешности.