Старое пианино - Лазарева Ирина

Мать его все еще жила в фамильной усадьбе — уже без разрешения, так как пансионат тоже превратился в бывший, в нем оставался лишь сторож-пьяница, которого женщина задабривала водкой. Она устроилась медсестрой в местную больницу, но переехать к невестке в дом не захотела. Теперь весь заброшенный особняк оказался в ее распоряжении. Она фанатично оберегала портреты предков, лучшие из них тайком перенесла из подвала в свою комнату, и однажды, когда сын пришел ее навестить, стала показывать ему бабушек, прабабушек, пращуров…

Пойдем со мной, Максим, — прервал рассказ Сила Михалыч. — Я тоже хочу показать тебе один портрет.

Они прошли несколько комнат и вошли в спальню с широкой кроватью, украшенной альковом в соответствии с общим оформлением интерьера. Сила Михалыч подвел Максима к большому живописному полотну в массивной золоченой раме, висевшему на стене.

На картине во весь рост был изображен знатный вельможа, полный, стареющий, но нарумяненный и с завитыми волосами, одетый роскошно — в светло-коричневый, густо шитый золотым позументом мундир, поверх него — шелковый кафтан, опущенный легким коричневым мехом. Одной рукой он опирался на полированную поверхность какого-то предмета мебели, в другой держал книгу в темно-красном сафьяновом переплете. Книгу он поддерживал снизу, так, что видны были тисненые золотом слова названия. Выше более мелкими буквами тем же шрифтом сообщались, вероятно, сведения об авторе.

Граф словно показывал книгу зрителю.

Художнику удалось отобразить на полотне внутренний мир своей натуры. Лицо мужчины было надменное, женственно холеное, он выглядел изнеженным барином, но легкая усмешка выдавала волевого человека, и в то же время скрытного.

— Приглядись, Максим, не увидишь ли на картине чего любопытного, — сказал Сила Михалыч.

— Если не ошибаюсь, его правая рука лежит на злосчастном пианино, — с неудовольствием констатировал Максим. Сила Михалыч кивнул, но продолжал смотреть на него с ожиданием. Максим сосредоточился на картине. — Что-то еще? Ничего больше не вижу… Постойте… книга! Ну конечно, надпись та же самая, что на проклятом инструменте! — Максим заволновался, его заинтересовало открытие; с мерцающего потускневшими красками портрета пахнуло вековой тайной.

— Вот-вот, точно так же в один из своих посещений Леонид Веренский разглядел на портрете вельможного предка тайнопись, которая в детстве постоянно маячила у него перед глазами. Одна и та же надпись на двух предметах — это должно было что-то означать. Воображение нарисовало ему тайники с сокровищами, клады, несметное богатство, оставленное заботливыми предками для потомства.

Надо было найти книгу, ведь в ней могли содержаться сведения, указания, не зря же ее демонстрировал с фамильного портрета граф Веренский.

Мать принимала деятельное участие в поисках.

Сначала Леонид обследовал внутренность пианино, но ничего не нашел. Тогда настала очередь той комнаты, где оно стояло до того, как попало в зал. Ему чудилось, что надпись на пианино — и есть главная подсказка. Поиски длились целый год. С фанатичным упорством Леонид обследовал каждое помещение заброшенного имения. Ничего не нашел и решил показать надпись специалисту. Он сделал хорошие снимки с пианино и всех надписей с книги на портрете, поехал в Москву, пустил в ход прежние знакомства и вышел на опытного дешифровальщика.

То, что представил ему специалист, ничего не сказало Веренскому, но еще больше заинтриговало.

Итак, надпись на пианино и на книге гласит: «Врата величия и бездны дарует кровь». Более мелкие слова на переплете действительно означали имя и титул графа.

Максим молчал, обдумывая услышанное.

— Вернемся в зал, — предложил Сила Михалыч. — Ты умный мальчик и сам поймешь смысл фразы, поскольку уже имеешь представление, о чем идет речь, но Веренский тогда ничего не понял.

— Да, после недавних экзерсисов на фортепиано можно предположить, что слово «врата» как-то связано с пианино. А «кровь»? Неужели надо было окропить инструмент кровью?

— Извини, Максим, но это стандартное мышление. Именно так поступил Веренский, вернувшись в имение. Он даже потер надпись на крышке фортепиано своей кровью, припомнив всевозможные примеры из литературы.

— Лампу Алладина, например, — добавил Максим. — Интересно, как бы он повел себя, явись перед ним настоящий джинн.