Часовщик - Кортес Родриго

— Но это же не повод — нас всех… — начал Томазо.

— Именно что повод, друг, — засмеялись братья. — Именно что повод.

Это было странно. Орден всегда помогал католической Франции — всеми силами. Однако Европа, похоже, изрядно изменилась.

Пока Томазо был в Новом Свете, Амстердам вдруг начал славиться своими бриллиантами, а Швейцария — часами, Голландия и Англия стали задавать тон в корабельном деле, и даже в захолустной Германии как по волшебству начало подниматься оружейное ремесло. На фоне нищего Арагона и обезлюдевшей Гранады, где, как говорили, половина селений так пустыми и стоит, контраст с евангелистами был изрядный.

— Не надо было евреев гнать, — считали одни. — Что толку, что мы у них деньги отняли? Их сила не в деньгах, а в уме.

— Да не в евреях беда, — возражали другие. — Мы же вслед за евреями и своих начали давить, а это — последнее дело.

Томазо не соглашался ни с теми, ни с другими. Он-то знал, что место евреев тут же заняли структуры Ордена. А пустоту на месте изгнанных мастеровых-евангелистов сразу же заполнили собой монастырские мастера. Как сказал бы Бруно, на место выдернутых чужих регуляторов хода Орден тут же вставил свои. Однако у них, на севере, все работало, а у нас нет.

«А может, все дело в люфте? — мучительно вспоминал, что там говорил об этом Бруно. — Может, мы слишком зажали конструкцию? Так сказать, перетянули…»

— Все это чушь, братья, — подвел наконец итог самый уважаемый арестантами монах. — Беда в том, что мы обслуживали животное, которое только жрет и ср… Понятно, что, когда оно сожрало все, что было, — от евреев до морисков, — оно принялось за нас.

Гаспар никогда не держал зла. Убить обидчика мог сразу, но злиться дольше двух часов как-то никогда не получалось. А главное, он прекрасно понял, что этот Бруно и есть тот самый «подручный Томазо Хирона», что придумал какой-то «неквалифицированный», но почему-то очень эффективный трюк с архивами.

Он помаленьку расспросил Бруно, что там в Парагвае произошло, и задумался надолго. Нет, сам способ оформлять бумаги задним числом новостью не был. Гаспара заинтересовал опыт передвижки во времени огромного массива документов — сразу, одним куском. К тому, чем он занимался теперь, такой опыт имел самое прямое отношение.

— Хочешь остаться в живых? — глянул Гаспар на часовщика.

Тот энергично закивал.

— Я дам тебе шанс, — пообещал Гаспар.

Томазо вызвали на первый допрос на вторые сутки. Провели узким тюремным коридором, завели в небольшую комнату с единственным окном и жестом показали на стул. Томазо присел, аккуратно сложил скованные руки на коленях — очень уж сильно кандалы натирали кисти, — а когда Комиссар Трибунала оторвал взгляд от бумаг и поднял голову, едва не вскочил.

— Вы?! Брат Агостино?! Здесь, в Сарагосе?

— А что вас удивляет? — хмыкнул Комиссар и важно приосанился.

Томазо лишь пожал плечами; он уже взял себя в руки.

— Томазо Хирон… — принялся просматривать бумаги Куадра, — вы обвиняетесь в магометанской ереси, ереси кна… най… я, поклонении Ба… фо… мету, ну, и еще кое-что… мг-м… по мелочи.

Томазо не мог сдержать улыбки. Он понимал, что обвинять его будут, но чтобы в этом?

— А посерьезнее обвинений у вас не нашлось? — поинтересовался он. — Ну хотя бы в убийстве…

Куадра сложил руки на столе и вперил в него преувеличенно тяжелый, неподвижный взгляд.

— Заверяю, этого для вас вполне достаточно…

Томазо рассмеялся:

— Тогда приступайте.

— Вы исповедовали ислам? — тут же сосредоточился брат Агостино.

— Я работал в исламских странах, — спокойно объяснил Томазо. — И мне как агенту приходилось придерживаться обычаев… это обязательно.

— Что ж, — удовлетворенно кивнул секретарю Куадра, — одно признание у нас есть.

— Вы в своем уме?! — опешил Томазо. — Это было агентурное задание Папы!

— Вы признались, — мерзко улыбнулся Куадра и развел руками. — Все. Вопрос закрыт.

Томазо набрал воздуха в грудь и медленно, как учили его в Индии, выдохнул.

— Второй вопрос, — сосредоточился Комиссар. — Что такое ересь кнанайя?

Томазо невольно поежился: тело прекрасно помнило, как его, окровавленного с ног до головы, привязанным за ноги волокли по улицам города в индийском Гоа.

— Ересь кнанайя, — медленно начал он, — это ересь принявших греческую веру египетских евреев, которые позже бежали в Индию.

— И вы исповедовали эту ересь? — прищурился Куадра. — Каким образом?